им уже от вас, из столицы: видали, какой он? То есть я. Он и с криминалом-то справиться не может, так куда уж до экономики!
– Ну-ну, не горячись, не горячись, – успокоил губернатора Латников и повернулся к Турецкому, якобы для тайного разговора. – Видали, что с человеком делают? Какое тут нужно иметь бычье здоровье! И еще эти... отравители, мать их... Вы когда думаете дело-то завершить?
– Полагаю, много времени не займем.
– Ну и слава богу. Материалы поглядеть не дадите? Нет, я ни в коем случае не настаиваю, просто интересуюсь. И давить на следствие – ни в коем разе, поймите правильно.
– А я и не сомневаюсь, Валентин Евгеньевич. Покажем, если желаете. Соберем, оформим и покажем. Обязательно.
– Ну и славно... Вы где остановились-то?
– А там, куда машина пришла.
– Верно! – засмеялся Латников, прямо весь расцвел в доброжелательности, и Турецкий понял, что пришла пора рвать когти.
– Если вы не возражаете, я хотел бы поблагодарить за гостеприимство и честно сказать, что сделаю буквально все, что в моих силах. Все будет о'кей.
– Ну и славно, – повторил Латников и посмотрел куда-то в глубину анфилады.
Оттуда тотчас появился пожилой джентльмен в смокинге и выжидательно уставился на Турецкого. Александр Борисович встал, пожал остающимся руки и пошел за пожилым...
Было еще далеко не так поздно, как казалось. И даже немного выпить осталось. Друзья вопросительно поглядывали на Александра Борисовича.
– О'кей, – сказал он. – Не знаете, кто такой «Петюня»?
– Петюня? – хмыкнул Гоголев. – Погоди, лысый и толстый, да?
– Точно.
– Так это ж Тютюнник, банкир наш известный. А что он там делал?
– А ничего, поздоровался со мной и ушел. И какой-то еще пожилой мужик был с ним. Вместе ушли. Алексеев остался.
– А хрен его знает. Кто-нибудь из алексеевского окружения. От тебя-то чего хотели?
– Спустить дело на тормозах. Живописали трудности губернатора. Горячо и даже с надрывом. Уверяли, что Саблиной верить нельзя. Короче, для общего блага... Латников изъявил настойчивое желание окунуться в наши материалы. Я обещал.
– Зачем? – возмутился Грязнов.
– А затем, чтобы волны не поднимать. Но из этих материалов, которые мы ему покажем, в копиях разумеется, надо срочно убрать все, что имеется о киллере, понятно? Из остального ведь никаких конкретных выводов сделать пока нельзя. А им и не нужно.
– Погоди, Саша, – вдруг нахмурился Гоголев. – Опиши мне, как выглядит этот пожилой.
Турецкий рассказал о чисто внешнем своем впечатлении, поскольку тот молчал, ни слова за короткое время не произнес.
– Я тебе завтра предъявлю один фотик, а ты мне скажешь – похож или нет, ладно?
– Поглядим, а что?
– Подозреваю, что тебя там встретил триумвират. А пожилой – это наш Патриарх. Монахов. Ни себе хрена, мужики, кто встречается с замминистра в правительственной резиденции?! Губернатор, банкир и вор в законе!
– Ну ты, Витя, тоже не перебирай, – недовольно протянул Грязнов. – Всему есть предел!
– У нас давно уже беспредел, – печально покачал Гоголев. – Мне не верите, спросите у прокурора.
Маркашин важно и утвердительно качнул головой. Поднялся.
– Ну хорошо, дорогие коллеги, – сказал он. – И в самом деле пора по домам. Завтра снова гости. А, как говорится, новые гости – новые заботы. Кто со мной? Довезу.
И все сразу заторопились, будто только и ждали команды.
Проводив гостей, Турецкий с Грязновым вернулись к столу.
– Насухую шел разговор-то? – поинтересовался Вячеслав.
– Ну да, как же! Там такое – тебе и не снилось! Пару рюмок я принял, а вот заесть толком не успел. Напор был серьезный.
– Чего еще-то хотели?
– О-о! А ты вообще... как-то без почтения разговариваешь со своим возможным начальством!
– Да иди ты! – встрепенулся Грязнов.
– Точно. Как минимум три поста предложено. Это на первое время. Начальником ГУУРа, на Следственный комитет и в замминистры. Я, правда, тут же твою кандидатуру выдвинул, но мне сказали, что ты неперспективен. В отличие от меня.
– Вот суки! – с жаром заметил Грязнов.
– Еще какие! А Костю уже на пенсион отправляют.
– Неужто страшней кошки и зверя уже нету?
– Так это мы знаем, что кошка. А он мнит себя по меньшей мере тигром. Я, пока обратно ехал, думал вот о чем: надо бы, чтобы Виктор мне назавтра обеспечил самолет в Москву и обратно. Тихо, чтоб ни одна живая душа о том не знала. Пока наши ребята будут людей допрашивать, я бы смотался в Шереметьево, поговорил с Костей – и обратно. По телефону не буду. Они нас наверняка держат под колпаком. А Витька вывернется, я его уже, слава богу, хорошо знаю.
– Давай-ка я с ним переговорю. Он, поди, далеко не отъехал, ничего страшного, вернется... Значит, душевно поговорили?
– Душевней некуда, Славка...
«Валентин-то, конечно, переусердствовал, – размышлял Монахов, возвращаясь в свое Солнечное. – Хоть и уверял, что никакой особой опасности этот московский следак собой не представляет и он его за пять минут купит со всеми потрохами, поскольку имеются за Турецким этим всякие грешки, их собрать, да в нос сунуть – и запоет как миленький ту песню, что ему прикажут...»
Поглядел Савелий Иванович на следака и сильно засомневался. Знал он людскую породу и уже по началу разговора увидел, что не так прост этот Александр Борисович, как представляется высокому министерскому чиновнику. Ну спустит он на тормозах саблинское дело... А если обманет? Пообещает и не спустит? Неужто прокололся-таки Сережа Светличный? Это было бы очень некстати. Интересно, какие же явные следы покушения обнаружил следователь, если и Валентин, и губернатор враз забеспокоились?..
Что касается Латникова, то его Монахов давно знал, еще сам тогда был просто Монахом, а никаким не Патриархом. И отдыхал он на зоне. А Валентин в ту пору по другую сторону проволоки прохлаждался, с инспекциями приезжал, жалобы на «кумовьев» выслушивал и своему высокому начальству докладывал. Это уж он после до замминистров дотянулся, а тогда в ГУИНе в подполковниках внутренней службы бегал...
От высшего милицейского начальства мысль перекинулась к Светличному, который ожидал Патриарха в Солнечном. Позвал его к себе нынче Савелий Иванович. Поделиться хотел своим беспокойством по поводу того, что вдруг нарушилась связь с менеджером Акимовым, с которым последним, кстати, встречался Сережин подручный Игорек. И уж совсем скверные вести поступили из подмосковной Балашихи: наехал СОБР и повязал, да со всем поличным, самого Майора. А Сережа ведь тоже на него выходил. Да еще тяжелый прокол с «оружейником»! Ездил посланец туда, все осмотрел, старуху расспросил и доложил по связи, что со старым совсем худо. В Петрах он. Вон сколько проблем сразу навалилось...
А завтра Панкратов прибывает. И Валентин по этому поводу отдал совершенно четкие распоряжения. Потому и сидит теперь в особняке Патриарха Светличный, и дожидается тоже своего душевного разговора. Будет ему разговор, все будет...
Светличный сидел за столом и спокойно попивал чай. Кивнул, будто этот дом был его, Патриарху, даже не встал перед старшим по возрасту. Куда молодежь идет, уму непостижимо!
– Ну здравствуй, здравствуй, Сергей Николаевич, – вопреки обычаю, назвал его по имени-отчеству Савелий Иванович, подходя к столу и присаживаясь напротив. – Расскажи-ка мне, что там у тебя, в Первопрестольной-то, происходит? Чего-то я никак разобраться не могу. Может, ты подскажешь?
Светличный холодно пожал плечами, будто вопрос к нему не имел никакого отношения.
