Как только проход немного освободился, дама шагнула туда… и исчезла, унося с собой лампу.

Система была несложной, и Шолмс проделал то же самое.

Он двинулся на ощупь в темноте и сразу же зарылся лицом во что-то мягкое. При свете спички сыщик обнаружил, что попал в небольшое помещение, забитое платьями и другими вещами, подвешенными к металлическому карнизу. Он шагнул вперед и оказался перед дверным проемом, занавешенным гобеленом. Когда догорела спичка, стало видно, что сквозь вытертую, истончившуюся ткань пробивался свет.

Он пригляделся.

Прямо перед ним сидела Белокурая дама, достаточно было лишь протянуть руку…

Она погасила лампу и включила электричество. Впервые Шолмсу при ярком свете предстало ее лицо. Он вздрогнул. Женщина, которую после стольких мытарств и хитроумных уловок он наконец-то настиг, оказалась не кем иным, как Клотильдой Дестанж!

Так, значит, Клотильда Дестанж убила барона д'Отрека и похитила голубой бриллиант! Клотильда Дестанж, таинственная подруга Арсена Люпена! Белокурая дама, наконец!

«Да, черт возьми, – думал он, – я настоящий осел. Лишь потому, что Клотильда – брюнетка, а подруга Люпена – блондинка, не сообразил, что обе они – одно. Как будто Белокурая дама могла оставаться блондинкой после убийства барона и кражи бриллианта!»

Шолмсу видна была лишь часть комнаты, элегантного дамского будуара со светлыми обоями и множеством драгоценных безделушек. Клотильда села на низкий диванчик красного дерева и замерла, закрыв руками лицо. Вглядевшись, он понял, что она плачет. По бледным щекам стекали крупные слезы и капля за каплей падали на бархатный корсаж. А вслед за ними, словно из неиссякаемого источника, лились все новые и новые ручьи. Тяжело было видеть такое глубокое отчаяние, этот медленный поток слез.

Позади нее открылась дверь. Вошел Арсен Люпен.

Сначала они долго, безмолвно глядели друг на друга, потом он опустился перед ней на колени, положил ей голову на грудь и обнял. Чувствовалось в этом объятии глубокая нежность и бесконечная жалость. Оба застыли, не двигаясь. Ласковое молчание словно объединило их, слезы уж не текли так обильно.

– Я так хотел бы сделать вас счастливой! – прошептал он.

– Я счастлива.

– Нет, ведь вы плачете. Ваши слезы так огорчают меня, Клотильда.

Помимо воли, она поддавалась звуку этого нежного голоса, жадно вслушивалась, надеясь на счастье. Лицо ее осветилось улыбкой, но улыбкой такой еще грустной! Он взмолился:

– Не грустите, Клотильда, вы не должны грустить. Просто не имеете на это права.

Она взглянула на свои тонкие белые руки и серьезно сказала:

– Пока эти руки будут моими, я буду грустить, Максим.

– Отчего же?

– Они убили человека.

– Замолчите! – воскликнул Максим. – Не думайте об этом… Прошлое умерло, его больше нет…

И стал целовать тонкие бледные руки, а улыбка ее все светлела, как будто с каждым поцелуем стиралось ужасное воспоминание.

– Вы должны любить меня, Максим, вы должны, потому что ни одна женщина не будет любить вас так, как я. Чтобы сделать вам приятное, я шла на все, и пойду еще на что угодно, повинуясь не вашим приказам, а лишь вашим тайным желаниям. Я совершаю поступки, против которых восстает совесть и все мое существо, но не могу поступать иначе… все, что я делаю, совершается помимо сознания, только потому, что это может быть вам полезно, потому, что вы этого хотите… и я готова проделать это и завтра… и всегда.

– Ах, Клотильда, – с горечью воскликнул он, – зачем я впутал вас в свою непростую жизнь? Надо было оставаться Максимом Бермоном, которого вы пять лет назад полюбили, и не представать перед вами тем, другим человеком… который я и есть на самом деле.

– Я люблю и того, другого человека и ни о чем не жалею, – очень тихо произнесла она.

– Нет, сожалеете о своей прошлой жизни, честной и открытой.

– Когда вы здесь, я не жалею ни о чем, – горячо возразила она. – Нет больше ни вины, ни преступлений, когда мои глаза видят вас. И пусть вдали от вас я буду несчастной, буду страдать и ужасаться тому, что натворила! Ваша любовь заменит все! Я на все согласна! Но вы должны меня любить.

– Я вас люблю не потому, что должен, Клотильда, но только лишь потому, что люблю.

– А вы уверены? – простодушно спросила она.

– Я уверен в себе так же, как и в вас. Вот только жизнь моя так бурна и стремительна, что не всегда удается посвящать вам столько времени, сколько бы хотелось.

Эти слова взволновали ее.

– А что такое? Новая опасность? Скорее же, скажите.

– О, пока ничего страшного. И однако…

– Однако?

– Ну, в общем, он напал на наш след.

– Шолмс?