И Конан, нашедший Дункана почти через сутки, много сил и времени потратил на то, чтобы извлечь ее из вязкой древесины. А еще больше времени и сил ушло у него, чтобы убедить Дункана в том, что он все- таки остался в живых.

Синеватый шрам перечеркнул тогда его грудь — и длина его была не менее тринадцати дюймов…

— Помню… — прошептал Дункан.

И — глаза закатились, голова упала на грудь — он обмяк на руках успевшего вовремя подхватить его Конана.

Потому что груз воспоминаний о прошлой жизни обрушился на него, подобно мраморной плите.

— Ничего! — Конан Мак-Лауд успокаивающе кивнул в сторону Дженет, лицо которой мгновенно залила смертельная бледность.

— Это пройдет…

Говорили в старину: счастлив тот, кто окончил жизнь в свой срок. А жить дольше его — столь же тягостно, как и меньше…

Это прошло.

Через час, не более, Дункан оторвал голову от жесткой подушки, и в глазах его светилось незнакомое прежде выражение.

— Значит, ты — мой Учитель?

— Я…

— И теперь, и прежде?

Конан не стал отвечать: это и так само собой разумелось…

— Ясно… — Дункан снова встал, но его повело — и, сильно шатнувшись, он оперся рукой о стену. Мгновение — и узкий кинжал, один из нескольких, висевших на стене, летит в грудь Конану.

Огнем полыхнула сталь в красноватом свете…

Конан не уклонился, не отбил брошенное оружие в сторону. Он просто взял его двумя пальцами из воздуха, не допустив его к себе на треть ярда. Не далеко и не близко. Так, как удобней было.

Взял тем же движением, каким берут краюху хлеба со стола — с уверенностью, без излишней спешки…

— Так ножи не мечут, Дункан. Да и учителя своего не проверяют так, если уж на то пошло.

— Учителя… — процедил хозяин дома сквозь зубы. Злоба и горечь смешались в его голосе:

— Ну почему, зачем, за что мне все это?! Я жил, как жил, не нарушая положенных Запретов… Не ел мясо по пятницам, не брал железо левой рукой, не обходил церковь против солнца… За что мне снова это, зачем мне быть вечным изгоем?!

«Потому, что таков твой Путь», — хотел сказать Конан, но не успел.

— Потому, что иначе я потеряла бы тебя сегодня, любимый! — выпалила девушка, прислушиваясь к их разговору.

И, воистину — это был лучший ответ…

День вставал над вересковым плоскогорьем, и был этот день окрашен высверком двух клинков, озвучен свистом, с которым они рассекали воздух, и тонким звоном, раздававшимся при каждом столкновении.

Снова, как было это уже один раз — и как не один раз было это! — встретились на холмах двое.

И снова вставал день — но это был уже другой день. Не второй, не третий и не десятый с момента их встречи.

За это время Дункан узнал столько, что раньше он и поверить был не в силах, что мозг его способен вместить столько знаний.

Впрочем, только ли мозг? Ведь не разум хранит навыки боя, поэзию клинка, ритмичную мелодию наносимых и отбиваемых ударов… Все тело Дункана, один раз уже натренированное Конаном до уровня Высокого Совершенства, вспоминало старые привычки.

Привычки, полученные еще в ТОЙ — прошлой — жизни…

Как ни странно, это отнюдь не убыстряло обучения. Пожалуй, даже наоборот…

— Ты, если судить по прошлому опыту, должен быть лучшим из моих учеников, — заметил Конан. — Но, пожалуй, и самым трудным из учеников, с которыми я когда-либо встречался. А встречался я со многими…

— Почему?

— А сам ты не понимаешь?

— Нет… — лениво протянул Дункан. И запрокинул голову, следя, как воронья стая вычерчивает узор на небесной лазури…

(Был час отдыха. Оба лежали на пустоши, расстелив подбитые мехом плащи. Мелкая живность, обитающая в вересковых дебрях, не остерегаясь, пробегала то рядом с лежащими, а то и прямо по ним…

Она — живность — уже усвоила, что эти люди ей не опасны).