он не успел. Пятнистый «джип» с опознавательными знаками 5-й британской армии уже подрулил к самолету. Сидевший за рулем сержант, быстро проверив документы, молча пригласил их в машину. Он так и не раскрыл рта, пока они колесили по улицам изуродованного войной Термоли. Это не удивило Меллори. Очевидно, шоферу было категорически запрещено с ними разговаривать. С подобной ситуацией Меллори приходилось сталкиваться неоднократно. Его группа принадлежала к редкой касте «неприкасаемых». За исключением двух – трех человек, никто не имел права заговорить с ними. Такое положение, понятное и обоснованное по своей сути, с годами было все труднее переносить. Вынужденная изоляция от окружающих действовала на нервы.

Через двадцать минут джип подъехал к одиноко стоящему зданию на окраине Термоли. Шофер отдал честь часовому у дверей. Тот ответил небрежным приветствием. Меллори расценил это как свидетельство того, что они прибыли к месту назначения. Чтобы не заставлять шофера нарушать обет молчания, он сам, без приглашения, открыл дверцу и выбрался из машины. Остальные последовали его примеру. «Джип» тотчас уехал.

Дом, а скорее небольшой дворец, являл собой прекрасный образец архитектуры позднего Возрождения. Однако Меллори интересовали не внешние достоинства дворца, а то, что их ожидало внутри. В конце мраморной лестницы, ведущей к резным дверям, перед ними возник часовой в чине капрала, с автоматом наизготовку. По виду он напоминал школьника, сбежавшего с уроков.

– Фамилия!

– Капитан Меллори.

– Документы?

– Боже, – застонал Миллер, – меня тошнит.

– У нас нет документов, – вежливо сказал Меллори. – Пропустите нас, пожалуйста.

– Не положено.

– Понятно, понятно, – успокоил его Андреа. Затем наклонился, легко, без видимого напряжения вырвал автомат из рук ошарашенного капрала, вынул обойму, положил в карман и вернул автомат часовому, – А теперь прошу.

Пунцовый от ярости капрал застыл на мгновение в нерешительности, внимательно осмотрел всех троих, распахнул дверь и жестом пригласил следовать за ним.

Перед ними открылся длинный, отделанный мрамором коридор, с высокими окнами по одну сторону. На другой стороне, в простенках между обитыми кожей двойными дверями, висели картины в золоченых рамах. Они уже прошли половину коридора, когда Андреа похлопал по плечу идущего впереди капрала и» не говоря ни слова, вернул обойму. Капрал еле заметно улыбнулся и тоже молча вставил её на место. Шагов через двадцать он остановился у двери в конце коридора и постучал. Услышав произнесенное сквозь зубы согласие, он распахнул дверь и отступил в сторону, пропуская гостей. Затем все так же молча прикрыл за ними дверь и, видимо, удалился.

Комната, обставленная со средневековой роскошью, вероятно, служила гостиной. Тяжелые парчовые портьеры спускались до самого пола, выложенного темным дубовым паркетом. Массивные кресла были обиты кожей. На стенах висели полотна несомненно старых мастеров. В глазах рябило от обилия бронзовых украшений. Пожалуй, даже привередливый итальянский аристократ, очутившись здесь, не стал бы презрительно морщить нос.

Внушительных размеров камин, в котором свободно можно было бы зажарить крупного быка, находился в противоположном конце гостиной. Весело потрескивающие сосновые поленья наполняли комнату тонким хвойным ароматом. У камина стояли трое молодых людей, внешностью выгодно отличавшихся от недотепы- капрала. Они были постарше, крепко сбитые, широкоплечие и производили впечатление хорошо тренированных парней, уже побывавших в переделках. Форма морской пехоты была им явно к лицу.

Но ни роскошная обстановка, ни невесть откуда взявшиеся морские пехотинцы не производили впечатления на Меллори и его друзей. Их пристальное внимание привлек ещё один человек, появившийся в комнате. Высокий, плотный, он склонился над столом. Мужественное лицо, изрезанное морщинами, властный проницательный взгляд, роскошная седая борода – он был как бы списан с портрета типичного британского капитана, каковым, собственно говоря, и являлся, судя по безупречно белоснежному кителю. С замиранием сердца Меллори, Андреа и Миллер уставились с очевидным отсутствием восторга на пиратскую фигуру капитана ВМФ Дженсена, руководителя разведки союзников в Средиземноморье, человека, который недавно отправил их с самоубийственной миссией на остров Наварен. Они многозначительно переглянулись и обреченно вздохнули.

Капитан Дженсен выпрямился в ослепительной улыбке, напоминающей тигриный оскал, и, приветственно вскинув руки, шагнул к ним навстречу.

– Меллори! Андреа! Миллер! – после каждого имени следовала театральная пятисекундная пауза. – У меня нет слов! Просто нет слов! Великолепно потрудились, великолепно… – Он запнулся и внимательно посмотрел на вошедших. – А вы, похоже, не очень удивлены нашей встрече, капитан Меллори?

– Поймите меня правильно, сэр. Только когда появляется какая-нибудь грязная работенка, о нас вспоминают…

– Да, да, понимаю… Кстати, как ваше самочувствие?

– Устали, – твердо заявил Миллер. – Смертельно устали. Необходим отдых. По крайней мере мне.

– Именно это вас и ожидает, мой друг, – серьезным тоном произнес Дженсен. – Продолжительный отдых. Весьма продолжительный.

– Весьма продолжительный? – во взгляде Миллера сквозило откровенное недоверие.

– Конечно. – Дженсен на мгновенье замешкался, пригладил бороду. – И немедленно… как только вернетесь из Югославии.

– Югославия? – Миллер явно не ожидал такого оборота.

– Сегодня же ночью.

– Сегодня!

– Парашютный десант.

– Парашютный десант!

– Я знаю, капрал Миллер, – сдержанно заметил Дженсен, – что вы получили классическое образование и, кроме того, только что вернулись из Греции. Тем не менее мы могли бы обойтись без рефренов, столь характерных для древнегреческого хора, если вы не против.

Миллер угрюмо посмотрел на Андреа.

– Накрылся твой медовый месяц.

– В чем дело? – строго спросил Дженсен.

– Солдатская шутка, сэр.

Меллори попытался робко протестовать.

– Вы забываете, сэр, что никто из нас не прыгал с парашютом.

– Я ничего не забываю. Всегда когда-то надо начинать. Что вы знаете о войне в Югославии, джентльмены?

– Какой войне? – осторожно переспросил Андреа.

– Я так и думал, – с удовлетворением констатировал Дженсен.

– Я кое-что слышал, – вызвался Миллер. – Группа, как их там называют, партизан, что ли, ведет подпольную борьбу с немецкими оккупационными войсками.

– Вам здорово повезло, – сурово сказал Дженсен, – что эти партизаны вас не слышат. Какое там подполье! По последним сведениям, в Югославии триста пятьдесят тысяч партизан сдерживают двадцать восемь немецких дивизий. – Он сделал паузу. – Это больше, чем противостоит союзным войскам здесь, в Италии.

– Откуда было мне знать, – посетовал Миллер и вдруг оживился. – Раз их там целых триста пятьдесят тысяч, зачем ещё мы им понадобились?

– Вам пора научиться сдерживать эмоции, капрал, – едко заметил Дженсен. – Партизаны сами знают, что им делать. Они ведут бои в тяжелейших, пожалуй, самых суровых сегодня условиях в Европе. Беспощадная, жестокая битва за каждую пядь земли. Оружие, боеприпасы, продукты, одежда – всего этого партизанам отчаянно не хватает. Но эти двадцать восемь немецких дивизий они зацепили крепко.

– Всю жизнь мечтал им помочь, – пробурчал Миллер.