в ис– текающих гноем язвах. Он остановился, дрожа и с надеждой глядя на Ба– умана, глаза его блестели во тьме.

– Я сказал – забирайся,– повторил нацист.

Через две секунды после того, как он сказал это, один из солдат ударил Майкла под ребра ногой в сапоге, а другие затолкали его в адс– кую конуру и с треском захлопнули дверцу. Железная задвижка со скри– пом встала на место.

– Милости Божьей! Милости Божьей! – продолжал выкрикивать плен– ный, пока грубый голос из дальнего угла камеры не остановил его, ска– зав:

– Заткнись, Метцер! Тебя все равно никто не слушает.

Лежа на гнилом сене в вонючей тьме, где другие пленные бормотали и стонали во сне, Майкл почувствовал, как на него надвигалась тоска, подобно шелковистому покрову.

Жизнь – драгоценная вещь; чем она является для людей, так ее не– навидящих? Он подумал про черный дым, изрыгаемый трубами и оскверняю– щий воздух запахом горелой плоти. Он подумал про ящики из сосновых досок, полные волос, и что когда-то кто-то – мать, отец – в более до– бром мире расчесывал эти волосы, гладил их и целовал лоб, на который они ниспадали. Теперь они отправлялись к изготовителям париков, а те– ла – наверх с дымом. Здесь уничтожалось нечто большее, чем люди; це– лые миры превращались в белый пепел. И для чего? «Лебенштраум», хва– леное «жизненное пространство» Гитлера, и Железные Кресты? Он подумал о Мышонке, лежавшем мертвым в кустах, шея маленького человечка слома– на быстрым и милосердным поворотом. Сердце у него заныло: может быть, убийство – в его натуре, но ему оно само по себе вовсе не доставляло удовольствия. Мышонок был хорошим другом. Какая эпитафия может быть лучше этой? Оплакивать одну человеческую жизнь в этой терзаемой смер– тями стране – ве равно что находиться в горящем доме и погасить одну свечку. Он отвел свои мысли прочь от воспоминания о Бутце, раздавив– шем руку мертвого и вынувшем из нее медаль. Глаза его увлажнились и он понял, что может потерять контроль над своими чувствами в этой ад– ской дыре.

Что там говорил Блок? О чем были его слова? – пытался сосредото– читься Майкл, отключаясь от кровавой сцены. Блок говорил что-то про крепость. Да, именно так. Слова Блока: «Никто не знает, где эта кре– пость, кроме меня самого, Гильдебранда и еще нескольких…»

Крепость. Какую крепость подразумевал он? На острове Скарпа? Майкл так не думал; для Чесны не составило труда узнать, что у Гиль– дебранда на Скарпе дом и мастерская. Этот факт не был так строго обе– регаемой тайной. Тогда какую другую крепость имел в виду Блок и что она могла иметь общего с тем, как планировалось применить Стальной Кулак?

Пулевые отверстия в стекле и на выкрашенном в зеленое металле, думал Майкл. Выкрашенный в оливково-зеленый цвет металл. Почему имен– но такой оттенок?

Он размышлял над этим, когда лица его коснулись чьи-то пальцы. Он подскочил от неожиданности и схватил узкое запястье сгорбившейся фигуры, силуэт которой слабо светился голубым. Послышалось приглушен– ное сдавленное дыхание; фигура забилась, пытаясь освободиться, но Майкл держал крепко.

Еще одна фигура, крупнее, также светившаяся голубым силуэтом в ночном видении Майкла, появилась из тьмы справа от него. Ударила ру– ка. Кулак треснул Майкла по голове, и в ушах у него зазвенело. Второй удар достался ему в лоб, когда он пытался поднырнуть под него, прижи– маясь к коленям. Они пытаются меня убить, подумалось ему. Внутри него вспух шаром страх. Неужели они настолько оголодали, что хотят сырого человеческого мяса? Он выпустил первую фигуру, которая торопливо уб– ралась в безопасный дальний угол, и сосредоточился на большей и более сильной. Сбоку наметился третий удар, Майкл рубанул в развернутый ло– коть и с удовлетворением услышал рычание от боли. Он разглядел очер– тание головы и нечеткие контуры лица. Кулаком он нанес удар по этому лицу, попал в нос большого размера.

– Охрана! – закричал человек по-французски.– На помощь!

– Милости Божьей! Милости Божьей! – опять начал вопить человек во всю силу легких.

– Да прекрати ты, кретин! – Язык, на котором это было произнесе– но, был немецкий, но с сильным датским акцентом.– Весь воздух израс– ходуешь!

Пара жилистых рук обхватила Майкла за грудь. Он откинул голову назад и затылком врезался в лицо человека. Руки ослабли. Но большая фигура с разбитым носом все еще жаждала драки. В раненое плечо Майкла ударил кулак, что вызвало у него крик боли. На горле его оказались пальцы, и его придавило чье-то тело. Ребром ладони Майкл нанес корот– кий резкий удар по кончику подбородка, покрытого бородой, и услышал хруст зубов, лязгнувших друг о друга, возможно, прикусивших кончик языка. Человек зарычал, но продолжал сжимать горло Майкла, пальцы на– щупывали гортань.

Пронзительный визг перекрыл все другие звуки. Визжала молодая девушка, ее визг поднялся до истерического крещендо.

Маленькая задвижка на глазке в камеру сдвинулась. Внутрь просу– нулся бронзовый наконечник пожарного шланга.

– Осторожно! – предупредил датчанин.– Они сейчас…

Из брандспойта по пленным ударила под давлением струя воды, ее сила отбросила Майкла и его противника друг от друга. Майкла прижало к стене, вода с силой била по его телу. Визг молодой девушки перешел в захлебывавшийся кашель. Вопиющий смолк, по его хрупкому телу бил мощный поток. Еще через несколько секунд вода остановилась, пожарный шланг убрали, а дверная задвижка на глазке встала на место. Все пре– кратилось, слышались только стоны.

– Эй, бл*ь, ты, новенький! – Это был тот же самый грубый голос, который говорил Метцеру заткнуться, за исключением того, что теперь язык у этого человека был опухшим от прикуса. Он говорил на вульгар– ном русском.– Еще раз полезешь эту девчушку лапать – шею сверну. По– нял?

– Да не собирался я никого лапать,– ответил Майкл на родном язы– ке.– Я решил, что на меня нападают.

Какое-то время этот другой мужчина не отвечал. Метцер всхлипы– вал, кто-то еще пытался его успокоить. Вода стекала по стенам и соби– ралась на полу в лужу, а воздух был пропитан потом и испарениями.

– Она не в своем уме,– сказал русский Майклу.– Ей, как мне ка– жется, около четырнадцати. Трудно сказать, сколько раз ее насиловали. А с самого начала кто-то раскаленным железом выжег ей глаза.

– Мне ее жаль.

– За что ты меня? – спросил русский.– Какого х** ты это сде– лал? – Он высморкал кровь из ноздрей сломанного носа.– Уе**л ты мне здорово, сукин сын. Как тебя звать-то?

– Галатинов,– ответил он.

– А меня – Лазарев. Сволочи взяли меня под Кировом. Я был летчи– ком-истребителем. А ты кто?

– Я – просто солдат,– сказал Майкл.– Меня взяли в Берлине.

– В Берлине,– Лазарев рассмеялся и высморкал еще кровь.– Ха! Мо– лодчина! Ну, наши очень скоро будут маршировать по Берлину. Они со– жгут весь этот бл**ский город и выпьют за кости Гитлера. Надеюсь, этого выродка поймают. Ты можешь представить его болтающимся на крюч– ке для туш на Красной площади?

– Вполне.

– Жаль, что так не получится. Гитлера живым не возьмут, это уж точно. Ты голодный?

– Да.– Он подумал о еде первый раз с тех пор, как его бросили в эту дыру.

– На. Протяни руку – получишь угощение.

Майкл так и сделал. Лазарев нащупал его руку, уцепился за нее своими железными пальцами и положил что-то в ладонь. Майкл обнюхал это: небольшой ломоть черствого хлеба, горько пахнущий плесенью. В месте, подобном этому, быть разборчивым не приходилось. Он стал есть хлеб, медленно разжевывая.

– Откуда ты, Галатинов?

– Из Ленинграда.– Он съел хлеб и языком выискивал крошки в зу– бах.

– Я – уроженец Ростова. Но жил в России повсюду.

Это было началом изложения истории жизни Лазарева. Ему было тридцать один год, отец его был «техником-мастером» в Советской авиа– ции – что по сути означало, что отец его был бригадиром механиков. Лазарев рассказал про свою жену и трех сыновей – все они в безопасно– сти в Москве – и как он