Джейкоб уже держал наготове код связи, и сразу же после обеда мы подключились к убогой конторе с потрепанной мебелью, в которой находились два скучающих молодых человека. Задрав ноги и скрестив руки за головой, они развалились у старинных терминалов. Один – очень высокий, почти двух с половиной метров, другой – среднего роста, с ясными дружелюбными глазами и рыжеватыми волосами. На мониторе быстро мелькали отрывки текстов, но никто не обращал на них внимания.
– Да? – спросил тот, что пониже, слегка выпрямившись. – Чем могу помочь?
Он обращался преимущественно к Чейз.
– Мы проводим исследование о Чарлзе Паррини. Нас особенно интересуют его работы по Уолдорфу Кэндлзу.
– Паррини – жалкий писака, – сказал высокий, не меняя позы. – Скембли гораздо лучше разбирается в Кэндлзе. Или Кестлер. Черт, почти любой, кроме Паррини.
Первый, нахмурив брови, представился:
– Корман. Зовут Жак. А это Тэкстер.
Губы Тэкстера слегка приоткрылись.
– Что вам нужно? – спросил Корман, изучающе рассматривая Чейз. Она ему явно понравилась.
– Знаком ли вам перевод Тулисофалы? Почему Паррини посвятил его Лейше Таннер?
Корман усмехнулся, явно пораженный.
– Потому что, – он впервые взглянул в мою сторону, – она первая предприняла серьезную попытку перевести ашиурскую литературу. Никто ее, конечно, уже не читает. Современная филология более совершенна. Но Таннер проложила дорогу.
Чейз кивнула в своей лучшей академической манере.
– Вы читали работу Паррини об Уолли Кэндлзе? – спросила она, произнося слова отчетливее, чем обычно. – «Письма»?
Тэкстер вставил ногу в открытый ящик стола и подвигал его туда-сюда.
– Слышал о ней, – ответил он.
– Должны быть дополнительные выпуски. Они были составлены?
– Насколько я помню, – сказал Тэкстер, – он умер, не дойдя до середины проекта.
– Это правда. – Чейз перевела взгляд с одного на другого. – Может, кто-нибудь другой закончил начатое им?
– Не думаю.
Тэкстер растягивал слова. Очевидно, он не имел ни малейшего представления о предмете разговора. Он попытался улыбнуться, получил в ответ ободряющую улыбку Чейз и проконсультировался с компьютером.
– Нет, – сказал он через несколько секунд. – Только том первый. Потом ничего.
– Доктор Тэкстер, – я присвоил парню звание, которое вряд ли у него было, – что могло случиться с записями Паррини после его смерти?
– Мне придется это выяснить.
– Пожалуйста, – попросила Чейз. – Вы бы нам очень помогли.
Тэкстер выпрямился.
– Хорошо, я могу это сделать. Где вас найти?
Казалось, он обращается к телу Чейз.
– Вы можете дать нам ответ сегодня вечером?
– Возможно.
– Я вернусь, – улыбнулась Чейз.
После смерти Чарлза Паррини его документы попали в руки Адриана Монка, с которым он тесно сотрудничал. Тот должен был закончить второй и третий тома писем Кэндлза, но в то время работал над ныне забытым историческим романом «Маурина», эпическим изложением эпохи Сопротивления, увиденной глазами молодой жены Кристофера Сима. В результате он не закончил ни свой роман, ни собрание Кэндлза, а бумаги Паррини дочь Монка подарила библиотеке университета Маунт-Табор, где ее отец когда-то получил диплом.
Маунт-Табор расположен неподалеку от Бельведера, сравнительно небольшого городка в южном полушарии, находящимся в восьми часовых поясах от нас. Название университета – Гора Табор – несколько сбивало с толку: местность вокруг Бельведера абсолютно ровная. Как выяснилось, это учреждение основано церковью, а Маунт-Табор – библейское название.
Через несколько минут после того, как Чейз вторично переговорила с Тэкстером, мы оказались перед роботом, который присматривал за библиотекой университета после ее закрытия. Никаких неопубликованных материалов не было зарегистрировано ни под фамилией Монк, ни под фамилией Паррини.
Утром, к открытию библиотеки, мы вернулись. Молодой ассистент, к которому мы обратились с вопросами, проверил свой банк данных, отрицательно качая головой после каждого вопроса.
– Ни Монка. Ни Паррини. Извините. Хотел бы вам помочь.
То же самое сказал нам и робот, но с людьми легче разговаривать.