«Кудасай» понес уцелевшего брата навстречу смерти, которая ждала его у Нимрода. Но Тариен все же дожил до успеха своих дипломатических усилий: наконец-то Земля и Окраина взялись за руки и пообещали помощь, а Токсикон даже вступил в войну.

Это каким-то образом стыковалось с легендой о Семерке. Тогда почему их имена остались неизвестными истории? Почему единственный и самый верный источник, бортовой журнал «Корсариуса», тоже хранил молчание на этот счет и фактически умалчивал о самой великой битве? Как сказала Чейз? «Этого быть не могло!»

Да, не могло.

Где-то на границе реальности и интуиции, предшествующей сну, я вдруг понял. Понял с ясной и холодной уверенностью. И если бы мог, то выбросил бы это знание из головы и улетел домой.

Чейз проспала несколько часов. Когда она проснулась, снова было темно, и она спросила, что я собираюсь делать.

До меня уже стала доходить сложность ситуации с «Тенандромом». Кристофер Сим – больше, чем часть истории. Мы впутались в дело, ставившее под сомнение краеугольные камни нашей политики.

– Не знаю, – ответил я. – Этот мир – кладбище с тайной виной.

Чейз посмотрела вниз, на закрытый облаками ободок планеты.

– Возможно, ты прав. Тела отсутствуют. Тела отсутствуют, имена отсутствуют, записи в журнале отсутствуют. А «Корсариус», который должен отсутствовать, вращается, как часовой механизм, с периодом обращения шесть часов одиннадцать минут.

– Они собирались вернуться, – сказал я, – поэтому законсервировали корабль.

– Но не вернулись, – возразила Чейз. – Почему?

«За всю историю эллинской цивилизации я не знаю более мрачного, более бессмысленного преступления, чем ненужная жертва Леонида с его героическим отрядом при Фермопилах. Лучше бы пала Спарта, чем бесполезно погубить таких людей».

– Да, где же тела? – спросил я.

Сквозь просвет в облаках, далеко внизу, сверкало море.

Капсула «Кентавра» предназначалась для перемещения от корабля к кораблю или с орбиты на поверхность планеты и не годилась, как я думал, для длительного полета в атмосфере. Она будет неустойчивой при сильном ветре, ее маневренность ограничена, а скорость сравнительно мала. Зато она может сесть на сушу или на воду. И, кроме нее, у нас ничего не было.

Я загрузил в капсулу припасы на несколько дней.

– Зачем? – спросила Чейз. – Что там внизу?

– Не знаю наверняка. Оставлю включенными видеокамеры.

– У меня есть идея получше: давай полетим вдвоем.

Я чуть не поддался искушению, но инстинкт подсказывал мне, что кто-то должен остаться на корабле.

– Они все давно мертвы, Алекс. Какой смысл?

– Талино. И другие. Мы кое-чем им обязаны.

Чейз пришла в отчаяние.

– А что мне делать, если ты попадешь в беду? Я не смогу вытащить тебя оттуда.

– Со мной все будет в порядке. А если нет, если что-то случится, лети за помощью.

Она фыркнула, прикинув, сколько потребуется времени на обратное путешествие.

– Будь осторожен.

Мы проверили системы.

– Не переходи на ручное управление, пока не спустишься, – посоветовала Чейз. – А лучше вообще не надо. Компьютеры сами справятся со сложными ситуациями. Ты едешь в качестве пассажира.

Я было потянулся к ней, но она холодно отстранилась, покачав головой.

– Когда вернешься, – сказала она так тихо, что я едва расслышал.

Я забрался в капсулу, опустил и запер фонарь кабины. Чейз дважды постучала по нему, подняла вверх большие пальцы, повернулась и вышла из шлюза. Я следил за сменой огоньков над выходным люком, сигнализирующих, что отсек герметизирован.

На моем дисплее появилось изображение Чейз.

– Готов?

Я храбро улыбнулся и кивнул.

Красные лампочки в шлюзе загорелись пурпурным светом, потом стали зелеными. Под капсулой разошлись створки люка, и я увидел клочья облаков и жемчужно-голубой океан.

– Тридцать секунд до запуска, Алекс.

– Хорошо.

Я перевел взгляд на панель управления.

– Когда спустишься, там уже будет вечер, – напомнила Чейз. – В твоем распоряжении примерно три