– Я как-то читала про женщину, – отозвалась Ким, – которая три месяца провела на необитаемой планете, пока ее не спасли. У нее с собой было все, что ей нужно, но она чуть с ума не сошла, зная, что она одна на всей планете.

Солли кивнул.

– У тебя так же? – спросила она.

– Конечно, – ответил он. – В кораблях бродит эхо. Как старых домах. Но знаешь что? Если это тебя достает, можем прыгнуть обратно в нормальное пространство и хоть с кем-то поговорить. Спросим Фила Агостино, как дела.

– И сколько времени это займет? Поговорить с кем-нибудь из Института?

– Несколько дней туда и обратно.

– Так что не стоит, правда?

– Стоит, если тебе это нужно.

– Нет, – сказала она. – Летим дальше.

Этой ночью они выпили за проект «Маяк». Выпили из хрустальных бокалов, которые принесла с собой Ким, и Солли выразил горячую надежду, что, когда свет от новых звезд через несколько столетий достигнет Гринуэя, люди еще вспомнят Ким Брэндивайн.

Она зарделась:

– Почему меня?

– Это будет напоминание о временах, когда мы думали, что мы одни, пока Ким Брэндивайн не открыла дверь.

– Выпьем за это, – сказала Ким, наполняя бокалы.

– У меня есть для тебя более важное, за что нам выпить.

Она засмеялась, поставила бокал, поцеловала Солли и прижалась к нему грудью, ощутив тепло от зажегшегося в его глазах света.

– А что может быть важнее?

– Ким, – сказал он, – я знаю, что сейчас особые обстоятельства и не хочу придумывать больше, чем есть на самом деле. Но я хочу, чтобы ты знала: когда мы вернемся домой, откуда бы ни было, я не хочу, чтобы все стало, как было.

Этого момента она и боялась и ждала.

– Я думаю, не стоит принимать подобные решения прямо здесь.

– Почему? Или это значит «нет»?

Они сидели на импровизированной кровати, оба полуодетые. Шла приключенческая картина про Нельсона, четырехмачтовый военный корабль стрелял в другой такой же. Звук они отключили и уменьшили изображение, так что корабли просто плавали в середине комнаты.

– Нет, это не так. Я только думаю, что не надо спешить.

Она сама не понимала, почему говорит нечто, настолько противоположное своим чувствам.

– Ладно, – сказал он.

– Солли, давай сейчас об этом не будем. Будем радоваться тому, что есть.

– Ладно. – В его голосе не было слышно восторга.

– Я хочу сказать, сколько уже лет, как ушла Энн?

– Семь.

– Вот столько ты и ждал, пока решишься?

Она сама поразилась своей злости. Это еще откуда взялось? Солли помолчал. Потом извинился и ушел к себе в каюту. Черт побери. Ссора влюбленных. Недолго пришлось ее ждать.

Никогда не ложитесь в постель сердитыми.

Эту ночь они спали вместе, как все ночи после «Ворона», но любовь была наигранной, сдержанной, осторожной. Можно было бы сказать, дипломатичной.

– Как тебе? – спросила она, когда они лежали уже потом, чувствуя, что напряжение не прошло.

– Отлично.

– Нет, Солли, я же знаю. Солли, я не хочу, чтобы ты на меня сердился.

– Я не сержусь.

Так оно и пошло. Странно, что раньше она его никогда таким не видела. Она знала, что он может быть хмурым, может обижаться, иногда даже держаться холодно. Но здесь было что-то более глубокое, степень обиды, которая ее удивляла и ранила.

Может быть, он сожалеет о потерянных годах, а ее считает за это ответственной. То, что они засунуты в корабль, тоже не помогает. Все слишком концентрированно получается. Слишком много уединения.