волшебным видением, беззвучным и как бы сосредоточенным в своей странной величественной красоте.
Впереди, при выходе из Венеции, Адриатическое море казалось темной, почти черной полосой, заключенной между полуостровом с одной стороны и берегами Иллирии с другой.
Оливье с одного взгляда убедился, что между присутствующими на мосту нет леди Дункан с дочерью, и решил, что им необходимо было бы прийти полюбоваться этим зрелищем.
В их положении всякое разнообразие может облегчить их смертельную тоску… Рискуя еще больше расстроить леди Дункан, он направился к их каюте и постучал в дверь.
— Войдите! — послышался звонкий голос Этель.
— Я позволяю себе побеспокоить вас, сударыни, — сказал молодой капитан, останавливаясь у порога, — но вид Венеции стал так прекрасен, что я очень желал бы пригласить вас полюбоваться этим зрелищем… Вы не откажетесь пойти со мной, чтобы насладиться такой прелестной картиной?
— Ах, мосье, — сказала леди Дункан, поднимаясь с кресла и отнимая платок, который прикладывала к глазам, — разве мы можем теперь чем-нибудь наслаждаться?
— О, сударыня, я знаю, верю! Но все-таки прошу вас сделать над собой усилие!.. И когда вы увидите быстро убегающее перед вами пространство, то лучше поймете, с какой скоростью аэроплан несет вас к вашему дорогому больному…
— Это правда!.. Это действительно может служить некоторым утешением… Но все-таки вы извините меня… Все эти волнения совсем меня разбили!.. Голова болит ужасно!.. Но вы, Этель, идите, дитя мое. Идите с мистером Дерошем!..
— Я вас не оставлю в таком расстроенном состоянии! — ответила Этель без малейшего неудовольствия. — Позвольте мне, мама, остаться с вами и смочить вам виски одеколоном…
— Напротив, я вас прошу уйти, — сказала леди Дункан раздраженно. — Уединение и спокойствие, вдали от шума, — вот все, что мне нужно! О, если бы я могла уснуть и не просыпаться до той минуты, когда мы прибудем к вашему бедному отцу!
— Позвольте мне прислать к вам доктора, сударыня. Он пропишет вам лекарство, от которого вы уснете и ваша мигрень пройдет!
— Нет, очень благодарна, monsieur. Поймите мое состояние, если его можно выразить; я хочу заснуть и не просыпаться до самого Цейлона, только тогда я встану и с нетерпением буду считать минуты, отделяющие меня от счастливого свидания с лордом Дунканом. Не сомневайтесь, я очень благодарна за
— Только, уверяю вас, надо одеться потеплее, мадемуазель, — сказал Оливье, — на палубе сильный ветер!
Этель взяла меховую накидку и набросила себе на плечи, потом, поднимая капюшон, обратилась к молодому капитану.
— Я уже готова, чтобы идти любоваться по приказанию! — сказала Этель высокомерным тоном, который был так знаком Оливье. — Но предупреждаю вас, что решительно не в настроении приходить в экстаз сегодня!
— Адриатическое море так прекрасно само по себе, — возразил Оливье, улыбаясь и пропуская вперед молодую девушку, — что может вызвать восторг даже у мисс Дункан, хотя она поклялась себе ничем не восторгаться!
Этель покраснела, чувствуя, что ее тон был несколько невежлив; не говоря ни слова, она пошла с господином Дерошем, который привел ее на корму.
Было больше восьми с половиной часов. Кофе и чай приготовлены были на открытом воздухе, на небольшом столе, вокруг которого в больших соломенных креслах расположились: мистрис Петтибон с Мюриель Рютвен в обществе лорда Темпля и лорда Эртона; последний, казалось, уже оправился от своих злоключений. Положим, правда, он чувствовал неловкость перед своей почтенной моделью, но, с другой стороны, избежав такой ужасной смерти, нельзя не ощущать повышенной нервозности, а потому он переносил молчаливое неудовольствие лорда Темпля с таким мужеством, которому даже сам удивлялся.
«Время рассеет это легкое облачко! — думал он, — а если даже нет, то тем хуже! Если лорд Темпль захочет дуться, сколько угодно! Зато он, Эртон, все-таки участвует в путешествии!»
Со своей стороны, лорд Темпль чувствовал, что его законное удовлетворение сильно уменьшилось от присутствия молодого человека, не говоря уже о появлении Мюриель, что было для него страшным ударом. А открытие обмана Отто Мейстера довело его досаду до высшей степени, но он старался скрыть от всех заботы, которые его волновали, и быть с дамами тем же, как и всегда, великодушным и любезным кавалером. Немного позади мистрис Петтибон сидел комиссар судна. На его нахмуренном челе собрались густые тучи. Со времени неожиданного появления лорда Эртона ему трудно было разжать зубы… А эта мисс Рютвен!.. Видали ли такую мерзость?.. Видеть себя обманутым, осмеянным безмозглым лордом и маленькой идиоткой, едва вышедшей из пеленок, которые надули его, Петтибона!.. И все это в глазах его жены, готовой уже его ненавидеть… даже презирать… Ах! Если бы он знал!.. Если бы он знал!.. Он никогда бы не взошел на этот аэроплан, принесший столько несчастий! Не пустился бы в эту экспедицию, где его достоинство подвергается такому риску!
Молча, не вмешиваясь в разговор, он глотал чай, чашку за чашкой, погруженный в размышление о непрочности человеческого счастья.
— Мисс Дункан, чашку чая?.. Кофе? — обратилась мистрис Петтибон, когда подошла Этель.
— Нет, благодарю, мадам, — холодно ответила Этель, опираясь на перила кормы и бросая рассеянный взгляд на волшебную панораму, которая расстилалась внизу, под аэропланом. Раздраженная до высшей степени приказанием матери идти на палубу, что она считала ниже своего достоинства, она сначала была совершенно не способна воспринимать впечатления окружающего. Без сомнения, Дерош поймет в свою пользу, как поощрение, ее несвоевременный выход на палубу и останется возле нее, воображая, что этим доставит удовольствие что этого только и ждут от него!.. При таком оскорбительном предложении тонкие брови мисс Дункан нахмурились.
Но Дерош, после того, как она дала ему заметить несколькими словами, какой у нее приготовлен запас колкостей и высокомерных слов к его приходу, сейчас же удалился, даже не показав вида, что заметил ее ледяной тон… Он умышленно объявил, что ему нужно спешить на свой пост, а Этель осталась одна расточать свое величие! Она сначала была сердита на него, но не прошло и десяти минут, как вся ее досада испарилась, вопреки ей самой. Вечер был так хорош! Сколько звезд! Она никогда их столько не видела… Иземля, и вода внизу так очаровательны! Разве можно быть всегда несчастным или злым в этом цветущем раю, который она видела сверху, с высоты птичьего полета.
И после всего этого чем виноват Оливье, если леди Дункан упорно желала их сближения? Разве он виноват, что эти дамы попали на его аэроплан? Не оказал ли он, напротив, им рыцарской любезности? Не должна ли она чувствовать глубокую благодарность к нему, вместо такого высокомерного обращения? Разве не по его милости есть у ней надежда вовремя попасть к своему отцу?.. Разве не низко и не позорно с ее стороны валить на голову капитана «Галлии» неприятности, которые причиняет ей мать? Да и мать ее, разве она поступала так не из желания сделать счастливой свою дочь?
В таком роде были мысли Этель, постепенно меняя ее высокомерное поведение на более кроткое.
Проникшись гуманными чувствами, прекрасная Этель могла восхищаться, как другие, необыкновенным зрелищем.
— Это действительно чудесно, — говорила Мюриель. — Я никогда ничего подобного не видела!
— Это само собой понятно, мисс Мюриель, — сказал лорд Темпль тенденциозно, — мы, без сомнения, первые видим предметы с такой высоты!
— Ах! — вздохнула мистрис Петтибон, с глубоким сожалением, — как жаль!.. Как жаль!.. Я никогда не утешусь тем, что такой чудный аэроплан не был изобретен американцем! Петтибон, отчего это происходит, что вы об этом никогда не думали?
— Душа моя! — воскликнул смущенный Петтибон.
— Да… это позорно!.. Если бы я была мужчиной, и особенно американским гражданином, — продолжала мистрис Петтибон, выпрямляя свой хрупкий стан, — то ручаюсь вам, я бы не допустила какую-нибудь пешку
