Оливье стал на своем посту на корме. Скоро он увидел, как налево засверкали огни Янины. Он ясно различал Пинд, Дельфы, спящие и таинственные.

Аэроплан перелетел через Лепантский залив, отрезанный Коринфским перешейком.

Вдали, налево, Оливье угадал Пирей и Афины. Ему казалось, будто он видит, как в темноте выступает силуэт Парфенона, бледного видения прошедших времен.

Было три часа утра. Розоватый свет начал расходиться по небу. Море казалось менее черным. Оливье увидел Кикладские острова, похожие на летевших чаек, которые тонули в утреннем тумане. Он узнал Серонфос и Парос налево. Направо он поклонился острову Милосу, освященному бессмертной Венерой, находящейся теперь в Лувре.

В шесть с четвертью часов он увидел мыс Сидерос, восточную оконечность острова Крит.

Солнце, поднимаясь, освещало все своим жарким светом. Море дрожало и сверкало под его лучами, точно шумная толпа живых сапфиров. На голубом небе бежали легкие облачка, точно золотистые жемчужины. Воздух необыкновенно чистый, был напоен благоуханием.

В восемь часов и девять минут позвонил первый колокол к завтраку; в эту минуту аэроплан подходил к Александрии.

Большая часть Средиземного моря прошла под ногами путешественников, пока они сладко спали. Один только бодрствующий на палубе капитан любовался всеми оттенками и переливами красок при переходе ночи к дню. Он видел, как гасли одна за другой звезды, как рассеивался ночной сумрак, окутывавший окрестности, и как торжествующий свет побеждал тьму. Трудно описать картину появления восходящего светила! С востока льются первые розоватые нежные лучи; с минуты на минуту они растут, расширяются, охватывая небо… Вот они уже появились на темных водах моря; оно ожило, засверкало, загорелось тысячью огней и, точно охваченное пожаром, разгоравшимся на небе, рассыпалось мириадами блесток… Все предметы теряли свои неясные очертания и выступали из мрака, точно снова нарождались и оживали… Вся природа ликовала, приветствуя это вечное чудо всеобщего возрождения…

Долго Оливье прогуливался по палубе, полный мыслей, проектов, смутных надежд и гордого удовлетворения, что предприятие его осуществилось и так счастливо оправдало его мечты, как вдруг колокольный призыв к завтраку наполнил его новыми чувствами приятного ожидания своих гостей к столу.

Со всех сторон пассажиры стали стекаться в столовую: леди Дункан, немного подбодрившаяся ночным отдыхом, но еще не примиренная с внезапным вторжением мисс Мюриель; Этель, свежая и чистая как снежинка, несмотря на недостаток сна, беспокойство и пролитые слезы; Мюриель расфранченная, как будто ее горничная сопровождала ее на «Галлию», и мистрис Петтибон, ровная и спокойная как всегда, точно это был завтрак у нее дома, на улице Гарлей.

Лорд Темпль хорошо выспался; теперь он казался вполне корректным, величественным, и, по обыкновению, довольным первенствующим положением в том обществе, которое предоставило ему такое прекрасное место. Лорд Эртон и Петтибон, напротив, очень дурно провели ночь. Комиссар до сих пор не мог опомниться от неприятностей, испытанных им накануне, и бросал злобные взгляды на этих самозванцев, один вид которых был для него непрерывным оскорблением: леди Дункан, лорд Эртон, Мюриель… Несчастный человек! Он и не подозревал, что горькая чаша еще не выпита до дна. Оставались еще Боб и Отто Мейстер, которых он мог узнать каждую минуту…

И кто знает, этим ли еще кончится!..

Что касается лорда Эртона, он казался жалким и смущенным, видимо, стараясь как-нибудь занять место возле леди Дункан. Рассматривая бедекер и альбомы, он с лихорадочной поспешностью пользовался каждой удобной минутой, чтобы продвинуться в нужном направлении и приблизиться к цели. Но увы! Ничего ему не удавалось; все места были распределены, и он очутился, как накануне, рядом с мисс Рютвен!

Пошли разговоры, обмен впечатлений. На пытливые расспросы Дероша об удобствах кают все отозвались с восторгом: как чудесно все устроено, какие необыкновенные автоматические приборы, какие роскошные постели, просто идеал комфорта! Таково было общее заключение. А затем — какой завтрак! На таких высотах, и вдруг — горячий хлеб, свежие сливки и яйца! Кофе, чай, жаркое — все такое вкусное, точно приготовлено руками волшебниц. Минут через десять, не больше, и Петтибон, и лорд Эртон даже забыли свои заботы, наслаждаясь вкусным завтраком.

— Можно было бы абонироваться, чтобы всегда путешествовать таким образом, — объявила Мюриель. — А затем, мосье Дерош, вы не откажетесь, надеюсь, объявить нам программу этого дня, чтобы каждый знал, на что он должен надеяться и чего ждать?

— К вашим услугам, мадемуазель! В час мы пристанем к берегу Александрии.

— Мы «пристанем»; это только оборот речи такой, не правда ли?

— Совсем нет. Мы действительно там остановимся, чтобы запастись топливом. На это понадобится часа три. Там уже приготовлены склады нефтяного масла в ожидании нашего прибытия.

— Александрия! Какое счастье! Я так хочу посмотреть там следы бомбардировки. Можно будет сойти?

— Увы, нет, мадемуазель! Я с сожалением должен сказать, что вы пленница.

— Но, наконец, ведь можно будет хоть смотреть все время?

— Конечно!

— А потом?

— В полдень уход; к ночи — пустыня и Красное море. Пока вы будете спать, мы перелетим через узкий пролив, Аравийское море и Оманский залив…

— Хорошо! хорошо! — перебила Мюриель без церемонии. — Это серьезная часть программы. Но другая?

— Другая?

— Да, другая часть, увеселительная. Нельзя же все время заниматься географией, не правда ли? Нужно и повеселиться немного.

— Может быть, вы и правы, мисс Рютвен, — сказал Оливье, улыбаясь, — но…

— Вы, значит, случайно забыли про увеселения в вашем плане?

— Не буду отрицать; я совершенно не обращал внимания на эту сторону вопроса.

— Вот это меня удивляет с вашей стороны! — произнесла Мюриель тоном упрека и разочарования.

— Вы меня извините, если я вам напомню, что мы совсем не ожидали такого многочисленного и прелестного общества.

— Что же с того? Но теперь у вас многочисленное общество, и надо найти, чем его развлечь, — сказала мисс Рютвен с таким убеждением, которое уничтожает все препятствия. — Мы не можем целых шесть часов сидеть с вытаращенными друг на друга глазами. Увидим, что вы придумаете для нашего времяпрепровождения!

— Боюсь, что очень мало. Прежде всего, любоваться видом, который открывается под нашими ногами…

— О! вид весьма прекрасный! Но можно устать от самых прекрасных вещей, когда их получаешь через меру. Один час на созерцание. А потом?

— Чтение.

— Книги! — воскликнула Мюриель. — Слава Богу, я уже вышла из школьного возраста! Я выезжала уже в последний год пребывания в школе, мосье Дерош!

— И с каким успехом, мы это знаем! — добавил Оливье.

— Я смотрю с ужасом на чтение. Признаюсь вам по секрету, что отдала бы все книги в мире за один хороший вальс.

— Мисс Рютвен! — вмешалась леди Дункан, — своей беззастенчивостью ужасно избалованного ребенка вы удивляете меня!

— Увидим, лорд Эртон, — продолжала Мюриель, оставляя Оливье, чтобы напасть на своего соседа, — не можете ли вы чего-нибудь придумать?

— Можно было бы, — рискнул робко ответить лорд Эртон, — употребить день с пользой, срисовывая различные места вида, открывающегося нашим глазам…

— Гм! От этого не стало бы очень весело. Покажите больше воображения!