многие знают об их существовании. Человек, который их обнаружил, многие годы полагал, что это нечто вроде упражнений для начинающего виолончелиста.

— Вы исполняете их на концертах?

— Господи, конечно, нет! — с излишней горячностью воскликнула она. «Успокойся!» — приказала она себе.

— Почему же нет?

Спокойствие не давалось ей, ладони вспотели.

— Потому что это скучно.

Ей был неприятен его взгляд, который, казалось, проникал в самую душу.

— Тогда что же вы играете?

— Всего понемногу. В основном то, что нравится публике. Зачем вы здесь?

Грейсон понял, что она хочет переменить тему разговора. Пускай. Он понятия не имел, почему на щеках ее заалели пятна, когда он спросил ее о той потрясающей музыке, которую она исполняла, когда он вошел в дом.

Все утро он провел в суде и музыку услышал, уже подходя к дому. Он шел со стороны Беркли-стрит и увидел Софи в боковом окне, подойдя ближе. Ему хорошо были видны ее волосы, напоминающие золотистое пламя. И теперь, когда он стоял перед ней, ее красота завораживала его. У нее были удивительно живые глаза, и легко было проследить следы, оставленные в ее внешности норманнскими предками — воинами, которые умели быть упорными в достижении своей цели.

Неужели они передали ей не только цвет глаз и волос? Неужели это кровь предков заставляет ее бросать вызов всему свету?

Многие годы он стремился удовлетворить свою тягу к чему-то, что не мог определить словами, пытаясь заполнить пустоту в душе. Он нашел способ отвлекаться от этого замкнутого круга мыслей, забываться, просиживая долгие часы за рабочим столом или погружаясь в нежную женскую плоть. Но ему это не помогало. Пробуждаясь, он понимал, что лежащая рядом женщина не может его спасти. Женщины никогда не заполняли пустоты в нем; на час или два они избавляли его от тяжелых мыслей, которые после их ухода наваливались на него с новой силой.

Существовали и другие способы забыться. Работа. Сделки, судебные процессы, поглощавшие все его мысли и силы. В своей области он достиг вершины, работая как одержимый. Но, достигнув вершины, что он приобрел?

Всю жизнь он трудился, чтобы завоевать уважение своего отца. Но несмотря на свои достижения, он не мог сказать, что достиг цели. Он привык к мысли о бесполезности собственных усилий. Зачем ему нужен замкнутый крут, в котором вращаются его мысли? Это делает его слабым. А слабость — это не для него.

— Здравствуйте. Мы что, уснули? — Он сморгнул и увидел, что перед ним стоит Софи и водит у него перед глазами пальцами в изящных кольцах.

— Я задумался.

— Вы переусердствовали.

Он смотрел, как она идет по комнате и шлейф ее мерцающего платья волочится сзади, как водопад прозрачного золота; пятна на ее щеках исчезли, она успокоилась. Только что она была знойной и восторженной, а теперь вдруг предстала перед ним ранимой.

Этого он не понимал. Он слышал о музыкантах, которые были блестящими артистами, но их талант сочетался них с чудовищным эгоцентризмом.

Так можно было бы подумать и о Софи, если не заглядывать глубоко. Но Грейсон видел в ней нежность и щедрость, когда они были детьми. И недавно — с собакой. Со своими друзьями, о которых она заботилась, точно наседка.

— Вы так и не ответили мне, зачем вы здесь, — проговорила она, направляясь к подносу с чайными принадлежностями.

— Я внес исправления в контракт с концертным залом и добавил в него дополнительные условия, о которых вы просили. Вы поставили жесткие условия. Но они на все согласились.

Она резко повернулась к нему.

— Как это может быть?

Он смотрел на нее, не понимая, что выражает ее лицо. Сожаление?

— Мне казалось, это именно то, чего вы хотите.

— Ну да, только…

Софи внимательно смотрела на лист бумаги, который он держал в руке, и ее фарфоровое личико так побледнело, что стали видны еле заметные веснушки на носу.

— Что-то не так? — встревожился он. Она взглянула на него.

— Нет, нет. Все в порядке. Просто я подумала… то есть я не думала, что они согласятся с такой легкостью.

— Но они согласились. Вы хотите пойти на попятную? — Она вздернула подбородок:

— Ни в коем случае! Где поставить подпись? — небрежно спросила она.

Он изучающе посмотрел на нее, вынул из ящика письменного стола ручку и чернила и разложил перед ней бумаги.

Софи на мгновение закрыла глаза, потом посмотрела на документ и взяла ручку. Но вдруг замерла. Она стояла не шевелясь. Грейсон видел высокую шею, легкие завитки волос на гладкой коже и румянец на нежных щеках. От нее пахло хорошим мылом и ключевой водой, а не тяжелым запахом парфюма, который всегда раздражал его в других женщинах.

— Мне хочется поцеловать вас прямо сейчас. От этих слов мысли ее разбежались в стороны, она хотела отойти, но он ее не пустил. Он взял ее руку, ласково скользнув пальцами по коже.

— Я не дам вам держаться от меня на расстоянии.

Он чуть помедлил и взял в ладони ее лицо.

— Я не позволю вам оттолкнуть меня, Софи. — Он нежно пробежал пальцами по ее щекам.

Она ничего не ответила и лишь посмотрела на его губы — такие полные и чувственные, такие желанные. Дрожь пробежала по ее телу, медленный, пульсирующий жар подобрался к ее щекам, и она залилась ярким румянцем. Это сделал он — он заставил ее ощутить томление.

— За те годы, что вы были в отъезде, — очень мягко и ласково произнес он, — вы выстроили вокруг себя стену.

Его ладони скользнули по ее шее вниз, к плечам, сильные и уверенные, и ей захотелось припасть к нему — захотелось того поцелуя, о котором он только что говорил.

— Вы — странная смесь бравады и робости, — он намотал на палец ее длинный локон, — самомнения и недооценки себя. Я это понял. — Он встретился с ней глазами. — Но я не понимаю почему. — Он высвободил свой палец из ее волос, наклонился, и теперь его губы были так близко, что почти прикасались к ней. — И я собираюсь это узнать.

Его слова не сразу дошли до нее, но когда она осознала их смысл, рванулась прочь с дико бьющимся сердцем.

— Оставьте меня в покое, Грейсон! Я не хочу, чтобы вы лезли в мою жизнь. И разумеется, мне не нужны ваши поцелуи.

Эта фраза была ложью, и они оба знали это. Они смотрели друг на друга, потом он улыбнулся молча и кивнул.

— Ладно, пусть пока будет так, — вздохнул он, и голос его был как ласковое прикосновение. — Я дам вам время. Я уже говорил.

И, сказав это, он повернул ее лицом к бумагам, но она вдруг забыла, что должна делать. Она остро, до боли, ощущала его руки у себя на плечах — и его обещание покопаться в ее прошлом. Неужели он узнает о ее матери и Найлзе Прескотте и о причине, вынудившей ее уехать из Бостона? Неужели он узнает о ней все?

— Софи!

Она стояла опустив голову, не в силах заставить себя посмотреть на него.

— Вам надо играть так, как вы играли, когда я вошел. И тогда Бостон полюбит вас. Как же может быть иначе? — Сердце ее бешено забилось.

— Подпишите контракт, Софи. Меня ждет работа. — Она попыталась сосредоточиться на документе, чувствуя себя загнанной в угол. Несмотря на свою браваду, как она сможет все это проделать? Мыслимо ли, чтобы Бостон увидел ее представление?

Поскольку она не двигалась, он поднял ее подбородок и с любопытством посмотрел на нее.

— Чего вы боитесь?

Она в мгновение ока схватила ручку.

— Я не боюсь! Ничего! — Она давно уже перестала бояться чего бы то ни было. И с сердитым видом она быстро поставила свою подпись. — Ну вот, вы довольны?

— Это нужно не мне, Софи. Это нужно вам. Остается спросить: довольны ли вы?

— Дальше некуда.

Грейсон смотрел на нее, пытаясь понять, что выражает ее взгляд. Был ли он прав, решив, что она пытается держать его и всех остальных на безопасном расстоянии?

Но тут он заметил краешек какой-то бумаги, лежащей под ее чашкой с чаем. Его внимание привлекло имя Перси Уолтера.

— Что это такое? — спросил он.

Софи посмотрела на стол, потом вытащила намокшую записку и прочла. Она смотрела то на Грейсона, то на лист бумаги, и было очевидно, что написанное там очень ее радует.

— Ax да, я и забыла! Это пришло вчера около полудня. А может, и в час. — Она пожала плечами. — Тут о том, что какая-то встреча в суде с Перси Уолтером двадцатого числа переносится с часу дня на одиннадцать утра.

Она протянула ему липкий листок.

Грейсон с трудом сдержался, чтобы не отругать ее.

— А вы знаете, какое сегодня число?

Она прищелкнула языком, огляделась, словно в поисках календаря, хорошее настроение снова вернулось к ней. Может быть, ей все-таки удастся изгнать его из этого дома?

— Сегодня двадцатое, — язвительно произнес он.

— Неужели? — удивленно отозвалась она, радуясь, что он больше не говорит о своем намерении порыться в ее прошлом. Она взглянула на часы, стоящие на камине. — Ах, взгляните! Без пяти одиннадцать. Вам нужно поторопиться, иначе вы опоздаете.

Он сосчитал до десяти.

— Знаете, — продолжала она, — я не очень люблю давать советы, но ничего подобного не произошло бы, если бы у вас были настоящая контора и настоящий секретарь.

— Настоящая контора у меня есть, а настоящий секретарь был. Вы ее выжили.

— Я могла бы найти много определений для мисс Алтеи Пруитт, но только не секретарь. Что до меня — скатертью ей дорога. Но не беспокойтесь: пока вы не съехали, я с удовольствием приму парочку сообщений.

— Именно этого я и боюсь.

Она улыбнулась, точно кошка, которой дали блюдце сливок.

— Если вы поторопитесь, то, может быть, еще успеете