произнести еще хотя бы одну фразу, и ее жизнь кардинально изменится. Она поняла, что сейчас — именно, такой момент, и она уже знала ответ на свой недосказанный вопрос,

В мире ее отца по-прежнему нет для нее места.

Ей показалось, что равнодушные руки рвут ее сердце на части, словно это пустяковая вещица, которую можно растоптать, разорвать — все, что угодно, по желанию.

Значит, ее отец взялся изменить ее жизнь? Бесповоротно и без ее согласия? Выходит, он снова предал ее.

Когда Софи осознала, что ее жизнь изменилась уже некоторое время назад, а она даже не знает об этом, колени у нее подогнулись. Она порхала по жизни, любуясь тем, что считала настоящим и что на самом деле было иллюзией. Она не свободна. Она не любима.

Сколько же прошло времени с тех пор, как отец изменил ее жизнь, ничего ей не сказав? Месяц? Год?

Разве в глубине души она не почувствовала сразу же, получив письмо от отца, что жизнь ее меняется? Возможно ли, что она давно обо всем догадалась? Разве она не понимала, что какие-то иные причины, кроме отцовской любви, вынудили его попросить ее приехать? Она все понимала, но не хотела верить!

Она отбросила эти мысли. Ей хотелось заткнуть уши, чтобы не слышать, что говорит Грейсон, — она все равно не согласится с ним. Если вести себя так, точно этих слов никто не произносил, она заставит их оставить ее в покое.

— Я действительно устала, — пожаловалась она, чувствуя, что у нее кружится голова и она не в состоянии говорить связно. — А завтра за мной заедет Дональд. Мне нужно выспаться.

Патриция ахнула.

— Ты что же, не слышала ничего из того, что мы сейчас говорили? Ни на какой пикник ты не поедешь!

— Надеюсь, будет снег. Нет ничего чудеснее, чем ехать в хорошем зимнем экипаже по сельской дороге, когда все кругом такое белое от только что выпавшего снега.

И она направилась к двери, в голове у нее была странная пустота.

— Прекрати! — рявкнула Патриция.

— Я, пожалуй, возьму с собой виолончель и корзину с сыром и фруктами.

— Что на тебя нашло? — взорвался отец.

— Может быть, неплохо будет прихватить с собой подогретого вина. Во Франции вино пьют как воду. Вам это известно?

— Софи!

Голос Грейсона наполнил комнату, наполнил пустоту у нее в голове так, как никто не смог бы этого сделать. И сделал невозможным и дальше отстраняться от этих слов, как ни хотелось ей этого.

Снова вернувшись в реальность, она круто повернулась к нему.

— Что? — закричала она. — Что вам от меня нужно? — Он протянул к ней руку, чтобы обнять ее и притянуть к себе, как делал много раз с тех пор, как она приехала. Этаким жестом собственника. Теперь-то она поняла, что этот жест означает. Он действительно считает ее своей собственностью.

Она отшатнулась. Лицо его помрачнело.

— Мы помолвлены, Софи, и я не могу разрешить вам поехать на пикник с Дональдом Эллисом, равно как и отправиться обедать с кем-то еще.

Она почувствовала, как сердце ее покрылось льдом, и была этому рада.

— Тогда разорвите помолвку. Господи, да я в жизни не видела более неподходящей пары!

— Я не согласен.

Она круто повернулась к Конраду; сердце у нее билось так гулко, что, наверное, все это слышали.

— Тогда ты, отец, разорви помолвку. — Конрад поджал губы, а потом сказал:

— Я не могу. Господи, в какой хаос все превратилось!

— Почему? — Она говорила все громче. — Скажи, почему ты не можешь исправить совершенное тобой зло?

Конраду захотелось исчезнуть. Но Патриция была вовсе не так чувствительна.

— Твой отец не может расторгнуть помолвку, потому что деньги уже перешли в другие руки.

Софи сжалась, как от удара, ее пронзила такая боль, что и представить себе невозможно, но она не отрывала глаз от отца.

— Если ты отдал ему мое, приданое, попроси, чтобы он вернул его мне.

Лицо Конрада побагровело.

— Вообще-то это Грейсон выдал нам некоторую сумму. И я уже потратил эти деньги, дорогая моя Софи.

Эти ласковые слова только подстегнули Патрицию.

— Пока ты веселилась в Европе, мы должны были платить по счетам!

— Платить по счетам? — Софи была окончательно сбита с толку. — Но ведь отец богат, как Крез. Это всем известно. А если у вас не хватает денег оплачивать счета, зачем было строить такой дом? Господи, холлы инкрустированы драгоценными камнями, а слуг здесь столько, что хватило бы на большой отель. — Вдруг она остановилась, и сердце у нее замерло, — Долги у вас потому, что вы построили этот дом, — прошептала она, осознав жестокую правду. — Вы продали меня и мой дом, не сообщив мне об этом и не посоветовавшись со мной, чтобы оплатить эту… это чудовищное сооружение.

— Я бы не сказала, что это сооружение чудовищное, — обрезала ее Патриция.

— Тогда как бы вы его назвали? Как бы вы назвали претенциозный мавзолей, который вы купили и оплатили за мои деньги, за мой дом, за мою душу?

— Да Боже мой, Софи, — фыркнула Патриция, — не устраивай же сцен!

— Не устраивать сцен? — переспросила Софи, с едким сарказмом повторив ее слова. — Ах, ну конечно. Софи всегда устраивает сцены. О любом другом сказали бы, что он огорчен, или рассержен, или негодует из-за того, что ему причинили зло. Но я всегда устраиваю сцены. Ну ладно, я еще покажу вам, как я умею устраивать сцены. — Она повернулась к Грейсону. — Я не позволю продать себя тому, кто даст больше денег. И если нужно будет, я сама верну ему деньги. — Так она и сделает, даже если ей придется до конца своих дней выплачивать этот долг. — Какова эта сумма? Я выплачу даже проценты. Вы еще будете в выигрыше от вашего капиталовложения, — холодно закончила она.

— Но мне не нужны ваши деньги. Я хочу, чтобы вы были моей женой.

— А я не хочу! — Ей не нужен ни муж, ни вообще кто бы то ни было, кто станет контролировать ее жизнь. Это для нее неприемлемо; ее нельзя переделать во что-то такое, чем ее никогда не учили быть, в женщину, не способную самой решать свою судьбу, в женщину, зависящую от других, чтобы осуществить свои мечты. Неужели Грейсон этого не понимает — Грейсон, который так долго, так хорошо знает ее? Неужели тот, кто был всю жизнь ее другом, не понимает, что ее нельзя посадить в клетку? Как бы ее ни тянуло к нему.

А ведь действительно, ее, теперешнюю, он не знает. Он только думает, что знает. Он и понятия не имеет, кем она стала.

Грейсон ничего не отвечал, он только смотрел на нее с мрачной решимостью.

— Я буду бороться, — проговорила она. Перестав ходить по комнате, она оглядела всех троих. — Я не вещь, чтобы меня продавали.

— Вы можете бороться, но вы не победите, — невозмутимо произнес Грейсон. — Я сам написал контракт. И только я могу отпустить вас.

— Так отпустите!

Он смотрел на нее целую вечность, по его красивому лицу пробегали чувства, которые она не могла понять — борьба с самим собой? — словно он хотел отпустить ее, но не мог.

— Нет, Софи, я не могу этого сделать.

— Не можете или не хотите?

— Не важно. Результат одинаков. Но я дам вам время привыкнуть к этой мысли. Обещайте, что не сделаете ничего опрометчивого за это время.

— Единственное, что я могу обещать, — это что я никогда не выйду за вас. Мне безразлично, что вы подписали контракт. Мне безразлично, что меня купили и оплатили.

С этими словами она повернулась как можно спокойнее, стараясь сдержать слезы, которые жгли ей глаза, и хотела выйти. Но в последнюю минуту остановилась и опять повернулась к Грейсону.

— И последнее. Найлз Прескотт попросил меня выступить в концертном зале.

— И вы отказались.

— Я передумала. Сообщите ему об этом. — Патриция хлопнула в ладоши, настроение у нее мгновенно изменилось.

— Чудная новость! Это будет блестяще! На концерт захотят прийти все, кто что-то собой представляет!

Софи посмотрела на мачеху, уже не скрывая горечи.

— Все, кто что-то собой представляет? Вы что же, полагаете, что в Бостоне еще остались те, кого вам стоило бы покорить, Патриция? Вы хотите влюбить в себя всех мужчин? Неужели вам мало, что вы заполучили моего отца? Неужели вам мало, что вы пришли в «Белый лебедь» ухаживать за моей матерью и заняли ее место?

— Софи! — изумился Конрад.

Патриция побледнела.

— Между мной и Патрицией не было ничего неприличного, пока твоя мать была жива.

— Да, в физическом смысле — ничего неприличного. Но только потому, что Патриция была слишком хитра для этого.

— Сию же минуту извинись перед мачехой! — потребовал Конрад.

— Не считаю это необходимым. Патриция получит мой концерт, на который соберутся сливки общества. Это ее утешит, — презрительно процедила Софи, глядя на мачеху. — Честно говоря, — добавила она, вздернув подбородок и лихорадочно обдумывая, какое ей надеть платье — красное бархатное с низким вырезом или атласное цвета рубина, лиф которого состоит скорее из кружев, чем из ткани, — честно говоря, я полагаю, что это действительно будет потрясающее событие, которое Бостон не скоро забудет. — Она повернулась к Грейсону. — А поскольку вы так замечательно умеете составлять контракты, составьте и этот. Я хочу оговорить дату и условия гонорара. Я вовсе не желаю, чтобы Найлз Прескотт вдруг передумал и пошел на попятную. Мое время стоит дорого, — продолжала она, улыбнувшись улыбкой концертной дивы. — Держу пари, вы не знаете, что я получаю сто долларов в час!

И она вышла из комнаты, оставив отца, мачеху и Грейсона в прозрачной пустоте ошеломленного молчания.

Глина у нее в руках была мягкой, гладкой и прохладной и охотно покорялась ее прикосновениям.

Эммелайн сидела на