— Рэй Милланд в 'Потерянном уикэнде'. Он вполне мог говорить о Картрайте.

— Однако говорил о спиртном, — отметил Том, — что само по себе может сказать тебе о многом.

— А именно?

— А именно заткнись и намазывай масло.

— Я поставлю пластинку со 'Смертью в любви'[13], вот что я сделаю, мерзкая ты скотина, — сказал Адриан, — и пусть мое сердце бьется в согласии со сладостными звуками. Однако поспешите, друг мой! — я слышу, что к дому подкатил экипаж. А вот, Ватсон, если только я не ошибаюсь, и наш клиент поднимается по лестнице. Войдите.

В двери появился помаргивающий за очками Сэмпсон, следовавший за ним Хэрни бросил Тому какую-то баночку.

— Привет, Том. Я принес немного лимонного мармелада.

— Лимонного мармелада! — вскричал Адриан — А что я тебе сию минуту говорил, Том? 'Ах, если бы у нас был лимонный мармелад для наших гостей'. Ты читаешь чужие мысли, Хэрни.

— А вон там гренки, — произнес Том.

— Спасибо, Томпсон, — сказал Сэмпсон, хватая гренок. — Гудерсон говорит, ты был не неблизок к тому, Хили, чтобы Р. Б.-Д. с Сарджентом помяли тебя в раздевалке.

— Мадам Молва вновь обскакала меня. 'Не неблизок'? О господи…

Хэрни хлопнул Тома по спине.

— О, Томмо, — сказал он, — вижу, ты наконец раздобыл 'Атомное сердце матери'. Ну и как тебе? Забирает или не очень?

Пока Том с Хэрни судачили о 'Пинк Флойд', Сэмпсон объяснял Адриану, почему он считает Малера на самом-то деле куда более необузданным, чем любая рок-группа, — в том смысле, что ему приходится обуздывать себя в гораздо большей мере.

— Интересная мысль, — сказал Адриан, — в том смысле, что в ней нет ничего интересного.

Когда с чаем и гренками было покончено, Хэрни встал и откашлялся.

— Думаю, Сэм, теперь мне пора рассказать о моем плане.

— Определенно, — откликнулся Сэмпсон.

— Эй, там! — произнес Адриан, вставая, чтобы запереть дверь. — Грабеж, измена, хитрость[14].

— Штука вот какая, — начал Хэрни. — Мой брат, не знаю, известно ли вам об этом, учится в Радли, ввиду того что родители сочли плохой идеей отдать нас обоих в одну школу.

— Ввиду того, что вы близнецы? — поинтересовался Адриан.

— Правильно, ввиду того, что мама налегала на средства для повышения плодовитости. В общем, он написал мне на прошлой неделе насчет неслыханно дикого скандала, который разразился там ввиду того, что кто-то наделал дел, издавая неофициальный журнал под названием 'Потаскун', полный непристойных клевет и фантастических измышлений. Вот я и подумал, мы с Сэмми подумали, — почему бы и нет?

— Почему бы и нет что? — спросил Том.

— Почему бы не проделать то же самое здесь?

— Ты имеешь в виду подпольный журнал?

— Ну да.

Том открыл и закрыл рот. Сэмпсон самодовольно ухмылялся.

— Иисус изнуренный и мать-перемать, — сказал Адриан. — Вот это мысль.

— Согласись, отличная.

— А те ребята, — поинтересовался Том, — те, что выпускали журнал в Радли. Что с ними стало?

Сэмпсон принялся протирать кончиком галстука очки.

— А вот это как раз причина, по которой нам следует действовать с великой осторожностью. Их обоих… м-м… тоже 'выпустили'. 'Выставили' — таков, сколько я понимаю, технический термин.

— Это значит, что все необходимо хранить в тайне, — сказал Хэрни. — Статьи пишем на каникулах. Вы печатаете их на восковке и посылаете мне. Я иду в отцовский офис, там есть 'Гестетнер'[15], делаю копии, а в начале следующего триместра доставляю их сюда, и мы находим способ тайком распихать журнал по всем пансионам.

— Все это смахивает на 'Колдиц'[16], нет? — сказал Том.

— Нет-нет! — воскликнул Адриан. — Не слушайте Томпсона, он циничная старая галоша. Я за, Херня. Безусловно за. Какого рода статья тебе нужна?

— Ну, сам понимаешь, — ответил Хэрни, — что-нибудь подстрекательское, направленное против частной школы. В этом роде. Чтобы их всех пробрало.

— Я задумал подобие 'фаблио', в котором наша школа сравнивается с фашистским государством, — сообщил Сэмпсон, — нечто среднее между 'Скотным двором' и 'Артуро Уи' [17]…

— Остановись, Сэмми, я распаляюсь от одной только мысли, — сказал Адриан. Он взглянул на Тома-. — Что думаешь?

— Ну а почему бы и нет? Похоже, повеселимся.

— И помните, — предупредил Хэрни, — никомуни слова.

— Наши уста запечатаны, — сказал Адриан.

'Уста'. 'Запечатаны'. Опасные слова. Пяти минут не проходит, чтобы ему не вспомнился Картрайт.

Хэрни извлек из кармана жестянку из-под табака и оглядел комнату.

— А теперь, — произнес он, — если кто-нибудь опустит шторы и запалит благовонную палочку, могу предложить вам упоительные двадцать четыре карата смолки из собранной в Непале черной конопли, каковую смолку надлежит выкурить незамедлительно ввиду того, что мерзопакость это и вправду качественная.

Адриан мчал по коридору к классу Биффена. Его остановил один из школьных капелланов, доктор Меддлар.

— Запаздываем, Хили.

— Вот как, сэр? И вы тоже? Меддлар взял его за плечи.

— Вы несетесь во весь опор, Хили, не разбирая дороги. А впереди вас ожидают преграды, рытвины и страшное падение.

— Сэр.

— И когда вы рухнете, — сверкнув очками, сказал Меддлар, — я буду смеяться и кричать ура.

— В вас скрыта душа милосердного христианина, сэр.

— Слушайте меня! — рявкнул Меддлар. — Вы считаете себя очень умным, верно? Так позвольте сказать вам, что в этой школе таким, как вы, не место.

— Зачем вы говорите мне это, сэр?

— Затем, что если вы не научитесь жить рядом с другими людьми, не научитесь приспосабливаться, ваша жизнь обратится в долгий, прискорбный ад.

— Что и наполнит вас удовлетворением, сэр?

Безумно порадует?

Меддлар смерил его гневным взглядом и изобразил глухой смешок.

— Что дает вам право, мальчишка, говорить со мною подобным образом? Почему, ради всего святого, вы считаете, что имеете право на это?

Адриан с негодованием обнаружил, что на глаза его наворачиваются слезы.

— Бог дает мне это право, сэр, потому что Бог любит меня. И Бог не допустит, чтобы меня судил ф- ф-фашист — ханжа — ублюдок вроде вас!

Он вывернулся из лап Меддлара и полетел по коридору.