Марка в Венеции'.

— Понятно-понятно…

— Тогда мне остается только послать тебе весточку: 'Пожалуйста, пришли мне сегодня несколько бисквитов, Десмонд', и ты будешь знать, что я хочу в семь вечера встретиться с тобой в кафе 'Флориан'. Это код, и взломать его невозможно, — разве что какой-то человек подслушает, как мы о нем договариваемся, или один из нас окажется таким дураком, что доверит его бумаге.

— Я понял, — сказал Адриан. — Но почему тогда не использовать одни только коды, раз их невозможно взломать?

— К сожалению, в военное время возникает необходимость передачи огромного количества непредсказуемой, подробной информации. Ожидать от ее получателя, что он запомнит тысячи различных кодовых слов, невозможно, а записывать их — дело небезопасное. Поэтому на практике использовалось сочетание двух этих систем. Сложный шифр, вскрыть который можно, лишь зная кодовое слово, а оно изменялось ежедневно. Так и работала 'Энигма'. И, даже научившись подбираться к ее шифрам, мы все равно нуждались в разведке, снабжавшей нас ключами, которые позволили бы взламывать коды каждый день. Это уже была моя работа — ну и конечно, твоего старого друга Хэмфри Биффена.

— Хэмфри Биффена?

— Насколько я знаю, он учил тебя французскому языку.

— Боже милостивый! Так Биффо тоже работал в Блетчли?

— Ну конечно. И Элен Соррел-Камерон, на которой он позже женился. Главное наше занятие состояло в том, чтобы догадаться, какие ключевые слова используются сегодня.

— Но как же вы с этим справлялись?

— Видишь ли, немцы настолько уверовали в несокрушимость 'Энигмы', что стали замечательно небрежными в выборе ключевых слов на каждый день. Разведслужба поставляла нам имена связистов и шифровальщиков, служивших в немецкой Морской разведке, а мы с Хэмфри строили догадки. На каждого их служащего у нас имелись подробнейшие досье: что им нравится, что они любят, члены их семей, любовницы, вкусы по части музыки и еды… в общем, все. И мы каждый день пробовали разные идеи — кличку собаки кого-либо из связистов, любимый сорт пирожных или печенья, девичью фамилию, что- нибудь в этом роде. Как правило, решение мы в конце концов находили.

— Но немцы должны же были обнаружить, что вы взламываете их шифры, разве нет?

— Вот тут-то и кроется основная особенность такого рода работы. Наше дело сводилось к тому, чтобы предоставлять Военной разведке все, что мы расшифровали. А командование, как правило, ничего на основе полученных сведений не предпринимало.

— Почему?

— Потому что ни в коем случае не хотело, чтобы враг догадался, что мы читаем самые секретные его сообщения. Например, широко распространено мнение, будто Черчилля предупредили о предстоящем налете 'Люфтваффе' на Ковентри, однако он ничего не сказал ни армии, ни авиации, опасаясь, что, если в этом районе будут введены дополнительные меры обороны, немцы поймут, что мы загодя узнали о рейде. Это навряд ли чистая правда, однако основной принцип демонстрирует. Кое-кто, разумеется, считает, что и адмирал Канарис, глава немецкой Морской разведки, прекраснейшим образом знал, что мы давно уже читаем сообщения 'Энигмы', однако был настроен до того пробритански и с такой неприязнью относился к поведению фюрера, что не стал ничего предпринимать.

— Просто захватывающе, — сказал Адриан. — Господи, как мне хотелось бы находиться в то время рядом с вами.

— Ну, не знаю, — отозвался Трефузис. — Думаю, тебе бы это наскучило.

Он окинул взглядом ландшафт, вгляделся в дорожные указатели.

— До нашей станции обслуживания остается еще около пятидесяти километров. Теперь твоя очередь. Что происходило с тобой в юные годы? Много всякого, не сомневаюсь.

— О, не так уж и много, — сказал Адриан. — Как-то раз меня арестовали за хранение кокаина.

— Правда?

— Да. Я тогда жил с одним актером, а перед тем проработал несколько месяцев мальчиком напрокат.

— Мальчиком напрокат? — переспросил Тре-фузис. — Какая предприимчивость! Да еще и хранение кокаина? И ты сидел в тюрьме?

— Знаешь, сначала надо бы объяснить, почему меня выгнали из школы. На это уйдет километров двадцать. А потом уж я расскажу, что было после.

Три часа просидел он над первой письменной работой, но так и не смог написать ни слова. Когда все закончилось, к нему подошла одна из девушек.

— Я все видела, Адриан Хили! Значит, не сумел ответить ни на один вопрос?

Два года в этом дурацком колледже, где учеников называют 'студентами', а уроки 'лекциями'. Как он это выдержал? Не надо было соглашаться.

— Я думаю, это хорошая мысль, дорогой. Независимости у тебя там будет куда больше, чем в школе. И отец согласен. Ты сможешь ездить автобусом в Глостер и каждый вечер возвращаться домой. А после, когда сдашь экзамен повышенного уровня, поступишь в Кембридж. Да и все говорят, что это очень приличный колледж. Сын Фосеттсов — Дэвид, кажется? — тоже учился там, когда его… после того, как покинул Харроу, так что я уверена, все будет хорошо.

— Ты хочешь сказать, это единственное место на мили вокруг, куда принимают тех, кого выставили из школы?

— Дорогой, это не…

— Как бы там ни было, я не хочу держать экзамен повышенного уровня и не хочу поступать в Кембридж.

— Ади, ну конечно же хочешь! Только подумай, как ты будешь потом жалеть, если не воспользуешься этой возможностью.

Возможностью Адриан не воспользовался, и лекциями тоже. Их заменили кинотеатр 'Эй-би-си' и кафе 'Стар', где он играл в пинбол и три листика.

'Обсудите использование Лоуренсом в 'Сыновьях и любовниках' внешнего пейзажа в его отношении к внутренней драме'.

'Только о связи… Как связаны в 'Говард-Эндс' Шлегели и Уилкоксы?'

'Сравните и противопоставьте различное использование пейзажа и природы в поэзии Шейма-са Хини и Теда Хьюза'.

Неожиданно его увертливый ум оказался бесполезным. Неожиданно мир стал тусклым, липким и недобрым. Будущее лежало за спиной Адриана, впереди же он видел одно только прошлое.

Прощай, Глостер, прощай, Страуд[107]. По крайней мере, он последует литературному примеру. Когда Лори Ли[108]летним утром покинул свой дом, то унес с собой гитару и благословение родных. У Адриана же имелся экземпляр 'Антигоны' Ануйя, которую он намеревался почитать во время ланча в виде слабенькой подготовки к послеполуденному экзамену по французской литературе, и пятнадцать фунтов из сумочки матери.

В конце концов его согласился подвезти направлявшийся в Станмор водитель грузовика.

— Могу сбросить тебя, если хочешь, где-нибудь на Северной кольцевой[109].