Вместо дамы в сером меня встречает улыбчивый дядечка. Оно, впрочем, и хорошо. У незнакомца вполне простецкий вид; глядя на него, трудно поверить, что мне предстоит сейчас совершить некий роковой поступок, отправиться в бесконечное путешествие по собственным недосбывшимся судьбам, коим, если верить давешней лекции, несть числа. В присутствии дамы в сером я бы, пожалуй, содрогнулся; явись мне цыганенок, как минимум, насторожился бы, а дядечка этот – в самый раз. Уютный, несерьезный персонаж, в настоящих драмах таким не место.

Ну вот, значит, и не будет мне никакой драмы, всего лишь магическая комедия для заскучавших поселян – так я это истолковываю. И понимаю ведь, что вру себе напропалую, принимаю страстно желаемое за действительное, что внешность «несерьезного» незнакомца – специально заготовленная для меня, безыскусная вполне иллюзия, но… в общем, плевать. Все, что помогает сохранять хоть какое-то подобие спокойствия, мне сейчас на руку. А то ведь и в штаны со страху наделать недолго.

Правда ведь, очень страшно.

Очень.

Мир дрожит, дергается под ногами, как взбесившийся студень. И ведь ясно уже, что все равно придется лететь в пропасть, но последние минуты перед прыжком хотелось бы провести на более-менее твердой земле. А не выходит. Какая уж тут «твердая земля»: под ногами – сплошь скомканные, рваные небеса, грозовые тучи вперемешку со снежными и дыры, дыры, дыры… Слишком много дыр, на мой вкус, в центре этого циклона, и ничего не поделаешь, какой ни есть, а мой, персональный.

Дядечка молча пропускает меня вперед; я тоже молчу. О чем, собственно, говорить двум незнакомым людям, которых объединяет лишь обоюдное – не желание даже – намерение совершить поступок, какому и названия-то нет ни в одном из языков…

Топаю себе потихоньку, пересекаю вестибюль. И чайный, и кофейный залы уже заперты, значит, надо идти вперед, в бархатную, пахучую тьму подсобных помещений.

– Осторожно, тут ступенька, – предупреждает мой проводник. – Да-да, правильно, тут. Теперь нужно свернуть налево, нашарить дверную ручку – вы уж простите, что так темно, это не мой каприз и даже не разгильдяйство, скорее традиция, вполне дурацкая, согласен, но не мне ее менять… Открывайте и заходите, только очень осторожно: за дверью лестница. Держитесь за перила и спускайтесь вниз.

Спускаюсь. Лестница узкая, кажется, железная и на удивление длинная; можно подумать, мы не просто в подвал забираемся, но к центру Земли путешествуем. Или, как минимум, к тайной какой-нибудь, строго- настрого засекреченной, даже от вездесущих диггеров надежно спрятанной платформе Московского метрополитена.

Чем глубже мы забирались, тем сильнее становился охвативший меня панический ужас. Никогда прежде не думал, что боюсь подземелий; напротив, любил всякие там подвалы-погребы, да и в метро спускался с наслаждением, пока автомобиль не завел. А вот, поди ж ты, теперь с каждым новым шагом все страшнее становится. Как же я, оказывается, плохо себя знаю!

Лестница все же закончилась прежде, чем я окончательно решился укорениться на одной из ступенек, сесть на корточки, сжаться в комок, обхватить голову руками и заорать. Оно и хорошо: не опозорился лишний раз. Небось успею еще…

– Теперь налево. Ага, сюда, – с явным облегчением говорит мой спутник. – Сейчас включу свет, прищурьтесь.

Я не просто прищурился, а зажмурился, да еще и ладонями глаза защитил: не любят они у меня резких перепадов освещения. Но, осторожно выглянув в щель между пальцами, понял, что переборщил с предосторожностями. Горела одна-единственная крошечная лампочка под темным травянисто-зеленым абажуром. Вполне можно убирать оборону.

Оглядев жалкий десяток квадратных метров, отведенный нам для переговоров экономной фортуной, не дожидаясь приглашения, плюхаюсь в одно из двух одинаковых глубоких кожаных кресел. Коленки-то дрожат – не то от нервного напряжения, не то от физической усталости, спускались же целую вечность, действительно… Кстати вот, если уцелею, вернусь из своей персональной бесконечности, сохраню какое-то подобие разума – как, интересно, наверх выбираться будем? Сдохнуть ведь можно…

– Еще раз простите, – вздыхает мой проводник, устраиваясь в кресле напротив. – Спускаться в полной темноте черт знает куда, черт знает с кем – неприятное испытание. С другой стороны, практическая польза налицо: наверху нам могли помешать. Не так много по-настоящему укромных мест в этом мире, а уж в Москве отыскать норку, где тебя гарантированно никто не потревожит, практически немыслимо! Ну, то есть теоретически в кафе нам, скорее всего, никто не помешал бы, но ведь никаких гарантий, а я не люблю доверяться случаю…

И чего тараторит? Я ведь, кажется, ни слова в упрек ему не сказал. И вообще ни слова. Я по-прежнему нем как рыба, ибо не хочу расставаться с последними клочками морозного воздуха, застрявшими в гортани. Кроме них у меня и нет ничего. Было, совсем недавно еще было, да. Было и сплыло.

Да и черт с ним, со всем, чего уж теперь.

Воцаряется пауза. Понимаю, что от меня чего-то ждут, но оправдывать ожидания не намерен. Все равно ведь не угадаю, что это за ожидания. Да и гадать не стану. Неинтересно мне.

– У вас нет никаких вопросов? – наконец удивляется хозяин подземного бункера. – Никаких опасений, пожеланий и условий? Очень странно.

– Наоборот, – отвечаю, кое-как прочистив горло. – Слишком много вопросов, и всего остального слишком много. Нет смысла начинать: так мы до послезавтра болтать будем. Тем более я и сам могу себе ответить, вы же понимаете. Есть у меня фирменный ответ, один на все случаи жизни: пока не попробуешь, не узнаешь. В лучшем случае вы скажете мне то же самое, да и говорили уже нынче вечером, – чего ж мне еще?

– Очень хорошо!

Теперь он улыбается до ушей и вид принимает совсем уж безобидный, до карикатурности.

– По мне, – говорит, – так вы честно заслужили гарантированную возможность вернуться, это как минимум. Давненько на моей памяти такого не случалось; да я и сам вел себя в аналогичной ситуации как последний осел, насколько могу припомнить… Ладно, если так, решено: не буду оставлять вас в одиночестве.

Гляжу на него вопросительно: о чем, собственно, речь? Я правда не понимаю, к чему он клонит. В ушах у меня звон, перед глазами два размытых зеленых пятна, лампа и лицо моего собеседника, а внутренности так заледенели от ужаса и томительного ожидания, что, того гляди, разобьются сейчас с хрустальным звоном, дзынь – и нет меня.

Да и пусть бы, не больно-то жалко.

– Я останусь рядом с вами и, если понадобится, помогу, – терпеливо повторяет мой проводник. – Вы ведь спрашивали сегодня: можно ли будет вернуться назад или – головой в омут? Услышали, что да, именно «в омут», но все же вернулись, решили попробовать. Так вот, теперь я вам твердо обещаю: рано или поздно, но вы непременно вернетесь. Я за вами присмотрю и, в случае чего, за шиворот вытащу.

– Почему? – спрашиваю, вполне, впрочем, равнодушно. – Думаете, из меня выйдет хороший «ловец человеков», на радость прочим хранителям традиции?

– Вот именно, – спокойно соглашается он. – «Ловец человеков», о да. Вы даже не представляете, насколько точно выразились… Ничего, впоследствии оцените собственную проницательность. А теперь давайте-ка руки, да-да, обе. Положу в них ключи от вашей сокровищницы, и – с богом, в добрый путь!

Он, кажется, правда очень славный человек, симпатичный и вполне безобидный – по природе своей, о возможностях-то отдельная песня, в них я, мягко говоря, не слишком сомневаюсь. Но в глаза-то бросается его мягкость, а не гипотетическое могущество. И не захочешь, а расслабишься рядом с таким «добрым волшебником». Я вот не хотел, не хотел, собирался оставаться начеку до последнего, а толку-то! Как только протянул ему ладони, все мои внутренние ледники растаяли, губы невольно сложились в улыбку, тело обмякло, утонуло в темной глубине мягкого кресла – и как только я до сих пор ухитрялся сидеть с прямой спиной и вздернутым подбородком?..

– Ничего из ряда вон выходящего я делать не собираюсь, – тихо говорит мой наставник. – Просто передам вам Знак. Вернее, два Знака. Один вам привычен, то есть почти; есть небольшая разница, потом, возможно, поймете, в чем тут дело… А вот второй Знак будет вам в новинку. Вряд ли вам доводилось прежде сталкиваться с чем-то подобным, но вы, пожалуйста, не пугайтесь. Собственно, именно он и