продуктов у Тома заболел живот, ибо с тех пор, как он последний раз ел, прошло уже два дня. Когда глаза привыкли к темноте, он увидел, что в этом помещении был хороший каменный пол, а низкие толстые колонны поддерживали сводчатый потолок. Через минуту он заметил высокого лысого человека с венчиком седых волос на голове, который из бочки ложкой насыпал в котел соль.

- Ты келарь? - спросил Том, но монах поднял руку, делая ему знак помолчать, и Том увидел, что он считает.

- Два по двадцать и девятнадцать, три по двадцать, - закончил наконец монах и положил ложку.

Том снова заговорил:

- Я Том, мастер-строитель, хотел бы восстановить северо-западную башню собора.

- А я Катберт, по прозвищу Белобрысый, келарь, и я хотел бы увидеть, как ты это сделаешь. Но нам надо спросить об этом приора Филипа. Слышал, что у нас теперь новый приор?

- Слышал. - Катберт показался Тому дружелюбным монахом, вполне мирским и добродушным. Он бы не прочь поболтать. - Судя по всему, новый приор намерен подновить монастырь?

Катберт кивнул.

- Но он не очень-то расположен платить за это. Заметил, что всю работу выполняют монахи? И он не собирается больше нанимать работников - говорит, что в монастыре и так уже слишком много служек.

Это была неприятная новость.

- А что монахи думают по этому поводу? - осторожно спросил Том.

Катберт рассмеялся, и его старческое лицо покрылось морщинами.

- А ты тактичный человек, Том Строитель. Ты думаешь, что не часто можно увидеть монахов, работающих усердно. Но новый приор никого не заставляет. Просто он трактует Завет Святого Бенедикта таким образом, что те, кто трудится физически, могут есть мясо и пить вино, те же, кто только читает и молится, должны питаться лишь соленой рыбой и разбавленным пивом. Он может продемонстрировать тебе и детальное теоретическое подтверждение этого, однако добровольцев у него хоть отбавляй, особенно среди молодежи. - Похоже, Катберт вовсе не осуждал нового приора, а просто был несколько озадачен.

- Но как бы хорошо ни питались монахи, - сказал Том, - они все равно не смогут построить каменную стену. - Говоря это, он вдруг услышал плач ребенка. Эти звуки словно тронули струны его сердца. Как странно, что в монастыре был младенец.

- Что ж, поговорим с приором, - согласился Катберт, но Том едва ли слышал его. Похоже было, что кричавший малыш был еще совсем маленьким неделя ил и две от роду. И крик этот приближался. Том поймал взгляд Эллен. Она тоже казалась потрясенной. Затем в дверях появилась чья-то тень. У Тома пересохло в горле. Держа на руках младенца, вошел монах. Том посмотрел налицо малютки. Это был его сын.

Том с трудом сдерживал себя. Детское личико было красным, кулачки сжаты, в открытом ротике виднелись беззубые десны. Без сомнения, малыш плакал не от боли или слабости - просто он требовал пищи. Это был здоровый, сильный крик нормального ребенка, и, убедившись, что с его сыном все хорошо. Том почувствовал облегчение и слабость.

Монах, что держал на руках младенца, был веселым малым лет двадцати с непослушными волосами и довольно глупой ухмылкой. В отличие от большинства монахов, он никак не отреагировал на присутствие женщины. Улыбнувшись всем, он заговорил с Катбертом:

- Джонатану нужно еще молочка.

Тому хотелось взять ребенка на руки. Он изо всех сил старался сделать каменное лицо, чтобы его выражение не выдало того, что творилось у него в душе. Он незаметно взглянул на детей. Они знали только то, что брошенного младенца подобрал священник. Но им даже не было известно, что этот священник отвез его в маленький лесной монастырь. И сейчас на их лицах не было написано ничего, кроме легкого любопытства. Они никак не связывали этого ребенка с тем, что остался лежать в лесу.

Катберт взял черпак и небольшой кувшинчик и налил в него молока из стоявшей здесь же бадьи.

- Можно я подержу ребенка? - попросила Эллен молодого монаха. Она протянула руки, и он передал ей малыша. Том с завистью глядел на нее, всем сердцем стремясь прижать к себе этот теплый крохотный комочек. Эллен покачала младенца, и он на некоторое время успокоился.

- Ага, Джонни Восемь Пенсов - хорошая нянька, но у него нет женских рук, - заметил келарь.

Эллен улыбнулась монаху:

- Почему тебя зовут Джонни Восемь Пенсов?

Вместо него ответил Катберт.

- Потому что до шиллинга у него не хватает восьми пенсов, - сказал он, постучав по голове пальцем, как бы говоря, что у Джонни не все в порядке с мозгами. - Но он, кажется, понимает, что нужно бессловесным созданиям, лучше, чем любой нормальный человек. Воистину, на все воля Божия...

Эллен придвинулась к Тому и протянула ему ребенка. Она прочитала его мысли. Том взглянул на нее полными благодарности глазами и взял крохотное дитя в свои большие руки. Через одеяльце, в которое был завернут малыш, он чувствовал, как бьется его сердце. Материя была дорогой, и Том недоумевал, где удалось монахам раздобыть такую мягкую шерсть. Он прижал ребенка к груди и покачал его. Это получалось у него не так хорошо, как у Эллен, и малыш снова заплакал. Что ж, пусть поплачет: этот громкий, напористый крик, словно музыка, звучал в его ушах, ибо означал, что брошенный им сын был крепок и здоров. Как ни тяжело это было, но Том вынужден был признать, что, оставив ребенка в монастыре, он поступил верно.

- А где он спит? - спросила у Джонни Эллен.

На этот раз Джонни ответил сам:

- В нашей опочивальне у него есть своя кроватка.

- Наверное, он постоянно будит вас по ночам?

- Мы все равно встаем в полночь на заутреню, - сказал Джонни.

- Конечно! Я совсем забыла, что у монахов такие же бессонные ночи, как и у матерей.

Катберт вручил Джонни кувшинчик с молоком. Тот привычным движением одной руки взял у Тома ребенка. Расставаться со своим маленьким сынишкой Тому ни за что не хотелось, но в глазах монахов у него вообще не было никаких прав на этого малыша, и ему пришлось уступить. Через минуту Джонни с ребенком на руках вышел, и Том с трудом заставил себя подавить желание броситься вслед за ним и крикнуть: 'Постой! Это мой сын. Верни мне его'. Стоявшая рядом Эллен с трогательным сочувствием сжала ему руку.

Теперь у Тома появилась еще одна причина желать остаться в монастыре. Если он будет здесь работать, он сможет каждый день видеть маленького Джонатана, и получится так, что вроде бы он никогда его и не бросал. Но это казалось слишком чудесным, чтобы быть правдой. Он даже не смел надеяться на такой исход.

Своими проницательными глазами Катберт смотрел на Марту и Джека, у которых при виде наполненного жирным молоком кувшина, что забрал Джонни, глаза чуть не вылезли из орбит.

- Не хотят ли ребятишки молочка? - спросил он.

- О да, спасибо, отче, хотят, - с готовностью ответил Том. Он и сам бы не отказался.

Катберт, зачерпнув молока, разлил его в две деревянные кружки и протянул их Марте и Джеку. Они выпили залпом; вокруг ртов у них остались большие белые круги.

- Хотите еще? - предложил Катберт.

- Да! - хором ответили они. Том взглянул на Эллен, зная, что, должно быть, ее переполняет то же чувство, что и его: бесконечная благодарность за то, что малышей наконец покормили.

Вновь наполнив кружки, Катберт мимоходом спросил:

- А откуда же вы, люди добрые, пришли?

- Из Ерлскастла, что неподалеку от Ширинга, - ответил Том. - Мы ушли оттуда вчера утром.

- Ели что-нибудь с тех пор?

- Нет, - признался Том. Он знал, что Катберт спрашивал от чистого сердца, но ему было крайне неприятно признаваться в том, что сам он не смог накормить своих детей.

- Возьмите тогда яблок, чтобы подкрепиться до ужина, - сказал келарь, указывая на стоящую возле двери бочку.