почему ты спрашиваешь?

Филип улыбнулся:

- Могу рассказать. Вчера утром в лесу нашли ребенка и принесли в мою обитель. Он оказался мальчиком. Думаю, ему не было и дня от роду. Должно быть, ночью родился. Так что его мать, очевидно, была неподалеку от того места. В то же время и вы там были.

- Мы никого не видели, - снова сказал Том. - И что вы сделали с этим ребенком?

- Накормили его козьим молоком. Похоже, оно пришлось ему по вкусу.

И женщина, и ее муж внимательно смотрели на Филипа. 'Да, - подумал он, - эта история не может не тронуть человеческое сердце'. Минуту спустя Том спросил:

- И теперь вы ищете мать?

- О нет. Я просто так спросил. Если бы я ее встретил, конечно, я вернул бы ей ребенка. Но абсолютно ясно, что она сама этого не желает и постарается сделать так, чтобы ее не нашли.

- И что тогда будет с мальчиком?

- Мы вырастим его в нашей обители. Он будет сыном Божьим. Меня самого так воспитали и брата моего тоже. Наших родителей отняли у нас, когда мы были совсем маленькими, и с тех пор нашим отцом стал аббат, а нашей семьей монахи. Они нас кормили, одевали, обували и учили грамоте.

- И вы оба стали монахами, - с оттенком иронии сказала женщина, как бы намекая на то, что монастырская добродетель в конечном счете всегда бывает движима корыстными интересами.

Филип обрадовался, что может ей возразить.

- Нет, мой брат покинул монашеский орден.

Вернулись дети, так и не найдя больших листьев - зимой это совсем не просто, - так что есть им пришлось без тарелок. Филип дал всем по куску хлеба и сыра. Они набросились на еду, словно голодные звери.

- В моей обители мы сами делаем этот сыр, - сказал Филип. - Он вкусный, когда молодой, как этот, но, если дать ему дойти, он станет еще лучше.

Они были слишком голодные, чтобы рассуждать о вкусовых достоинствах сыра, и в мгновение ока покончили со своими кусками. У Филипа еще были три груши. Он выудил их из сумы и протянул Тому. Тот дал по одной каждому из детей.

Филип встал.

- Я буду молиться, чтобы ты нашел работу.

- Коли ты желаешь помочь, отец, - сказал Том, - сделай милость, намекни обо мне епископу. Ты видишь, в какой мы нужде, и ты сам убедился, что мы люди честные.

- Хорошо.

Том помог Филипу сесть на лошадь.

- Ты добрый человек, святой отец, - сказал он, и, к своему удивлению, Филип увидел, что в глазах Тома стояли слезы.

- Храни тебя Господь.

Том еще на мгновение придержал лошадку.

- Тот ребенок, о котором ты рассказал... найденыш... - Он говорил тихо, будто не хотел, чтобы дети его слышали. - Ты... ты уже дал ему имя?

- Да. Мы назвали его Джонатаном, что означает 'дар Божий'.

- Джонатан... Хорошее имя. - Том отпустил поводья.

Филип с любопытством посмотрел на него, затем пришпорил свою лошадку и рысью поскакал прочь.

* * *

Епископ Кингсбриджский не жил в Кингсбридже. Его дворец стоял на южном склоне холма в покрытой буйной растительностью долине, до которой был целый день пути от холодного каменного собора и мрачных монахов. Он предпочитал жить здесь, ибо бесконечные богослужения мешали ему исполнять прочие обязанности: собирать налоги, вершить правосудие и плести дворцовые интриги. Монахам это тоже было удобно, так как чем дальше был епископ, тем меньше он совал нос в их дела.

Когда Филип туда добрался, было холодно и шел снег. Дул колючий ветер, и низкие серые тучи нахмурились над епископским поместьем. Замка как такового не было, но тем не менее дворец был хорошо защищен. Лес вырубили на сотню ярдов вокруг. Здание окружал крепкий, в человеческий рост, забор, с наружной стороны которого находился заполненный дождевой водой ров. И хотя в карауле у ворот стоял какой-то неотесанный чурбан, его меч был достаточно тяжел.

Дворец представлял собой добротный каменный дом, построенный в виде буквы 'Е'. На нижнем этаже находилось полуподвальное помещение без окон, и за его толстые стены можно было проникнуть лишь через тяжелые двери. Одна такая дверь была открыта, и Филип смог разглядеть в полумраке бочки и мешки. Остальные были закрыты и скованы массивными цепями. Филипа мучило любопытство: что же за ними? Должно быть, именно там томятся пленники епископа.

Среднюю черточку буквы 'Е' составляла наружная лестница, которая вела в жилые покои, расположенные наверху; вертикальная линия 'Е' - главный зал, а две комнаты, образовывавшие верхнюю и нижнюю стороны буквы 'Е', как догадался Филип, служили спальней и часовней. Маленькие окна были прикрыты ставнями и, словно глазки-бусинки, подозрительно смотрели на мир.

Во дворе размещались каменные кухня и пекарня, а также деревянные конюшня и сарай. Все постройки были в хорошем состоянии. 'К несчастью Тома', - подумал Филип.

В конюшне стояло несколько отличных коней, включая пару боевых, а вокруг слонялась горстка стражников, не знающих, как убить время. По всей вероятности, у епископа были визитеры.

Филип оставил свою лошадь мальчику - помощнику конюха и, предчувствуя недоброе, стал подниматься по ступенькам. Вокруг, казалось, витала атмосфера военных приготовлений. Но где же очереди жалобщиков и просителей? Где матери с младенцами, ожидающие благословения? Он входил в незнакомый доселе мир неся, с собой смертельную тайну. 'Не скоро, может быть, я выйду отсюда, трепеща от страха, думал Филип. - Лучше бы Франциск не приезжал ко мне'.

Вот и последняя ступенька. 'Прочь недостойные мысли, - успокаивал он себя. - У меня есть шанс послужить Богу и Церкви, а я трясусь за собственную шкуру. Некоторые каждый день смотрят в лицо смерти - в битвах, на море, во время полных опасностей паломничеств и крестовых походов. Каждый монах должен познать, что такое страх'.

Он глубоко вздохнул и вошел.

В зале был полумрак, пахло дымом. Чтобы не напустить холода, Филип быстро прикрыл за собой дверь, затем вгляделся в темноту. У противоположной стены ярко пылал огонь, который, если не считать крохотных окошечек, был единственным источником света. У огня сидели несколько человек одни были одеты в сутаны священнослужителей, другие - в дорогие, но изрядно поношенные одежды мелкопоместных дворян. Они были заняты каким-то серьезным разговором, который вели чуть слышными голосами. Их кресла стояли как попало, но все они, говоря, обращались к худому священнику, что сидел в середине группы, словно паук в центре паутины. То, как были поджаты его широко расставленные длинные ноги, а костлявые руки вцепились в подлокотники кресла, создавало впечатление, что этот человек готовится к прыжку. У него были прямые, черные как смоль волосы и бледное, остроносое лицо, а его черные одежды делали его одновременно красивым и грозным.

Но это был не епископ.

Сидевший возле двери дворецкий поднялся со своего места и приблизился к Филипу.

- Добрый день, отец. Кто тебе нужен?

В этот же момент гончая, дремавшая у огня, подняла голову и зарычала. Человек в черном быстро обернулся и, увидев постороннего, жестом руки прекратил беседу.

- Чего еще? - недовольно спросил он.

- Добрый день, - вежливо сказал Филип. - Я пришел, чтобы повидать его преосвященство епископа.

- Здесь его нет, - отрезал священник, давая понять, что разговор окончен.

Сердце Филипа оборвалось. Да, он очень страшился встречи с епископом, но сейчас его охватило чувство растерянности. И что ему теперь делать с этой ужасной тайной?

- А когда он вернется? - все же спросил Филип.

- Мы не знаем. Какое у тебя к нему дело?