«Партайгеноссе» восседал в крохотном кабинете за огромным столом, заваленным разноцветными папками. Блеснув на вошедших круглыми очочками, австриец махнул рукой в сторону единственного стула, так и не оторвавшись от телефонной трубки. Он хмурился, сердито выстреливал бесконечными английскими фразами и стучал по столешнице карандашом. Периодически будущее начальство вдруг пригогатывало и вставляло в разговор идиоматические конструкции, очень похожие на русский мат.

– Херр Рельке изучает русский язык, – подобострастно сообщила Вика и пихнула подругу в спину. – Ищи точки соприкосновения с боссом, но не пытайся потрясти его знанием нецензурной лексики. Ему кажется, что он мужской мат лучше нас знает. Я за дверью, если что.

– В каком смысле «если что»? – обморочным шепотом спросила Надежда. – А что может быть?

– Ничего, – мотнула головой Красовская. – Зашуганная ты какая-то. На работу тебя могут резко принять, тогда надо будет бежать в отдел кадров, оформляться. Вот на этот случай я и буду рядом. Не выпучивай глаза и не жди, что тебя изнасилуют. Так феерически тебе не повезет, и не надейся. У нас западная компания, все в рамках приличий.

Красовская выскользнула из кабинета, а Надя опустилась на край стула, боясь пошевелиться. Черт его знает, этого Рельке, как надо себя вести, чтобы он посчитал визитершу в достаточной мере наполненной трудовым азартом и деловыми качествами.

Похоже, ее присутствие великого босса ничуть не смущало. Он продолжал тарахтеть, не глядя на Надежду, и даже закинул на стол ноги. Отметив, что подошва у стильных штиблет узкая, почти новая и тянет размер на сорок пятый, Надя отвела глаза и попыталась распрямить спину. Шевелиться было страшно, но в животе очень некстати началось пронзительное бурчание и подвывание, поэтому Надя завозилась и попыталась устроиться на стуле удобнее. Живот затих, но в любой момент был готов опозорить хозяйку самым беспардонным образом. Он мстил за забытый обед.

И тут у Надюши зазвонил мобильник. Обычно нужные звонки поступают именно тогда, когда хозяин телефона распластан в кресле стоматолога, ругается с начальством или устраивает личную жизнь. Или, как в Надином случае, пытается получить работу. На мелодию Моцарта, несущуюся из ридикюльчика, «партайгеноссе» среагировал с должным патриотизмом, одарил девушку улыбкой и даже убрал со стола ноги. Вопреки страшным ожиданиям на экране призывно светилась надпись «Валера». В очередной раз вспомнив, что хотела выставить на любимого отдельную мелодию звонка, Надя нежно алекнула.

– Радость моя, я соскучился, – томно пробасил Валера голосом киношного сердцееда.

– Я тоже, – так же томно поддержала разговор Надюша.

– Может, встретимся? – Тон Валеры был настолько многообещающим, что Надя готова была сию же секунду, наплевав на работу, нестись, куда велят.

– Конечно! – выпалила она, забыв воспользоваться положенной паузой на размышления.

– Тогда вечером на нашей остановке?

– Да!

– Целую.

О, какое это счастье – быть частью волшебного союза по имени «любовь». У них уже была общая остановка, «наша» остановка. Чудовищно жаль, что она не сможет подарить Валере «Хаммер» или даже простые запонки с бриллиантами. Но они есть друг у друга, две половинки одного счастья встретились. А это ценнее любых сокровищ мира. И Валера не в курсе, что ему светили столь ценные дары, а посему их отсутствие его не расстроит. Может быть, фортуна потому и отняла призрачную надежду на богатое наследство, чтобы компенсировать удар этим счастьем? Тогда Надюша готова пахать день и ночь, отрабатывать, лишь бы любимый был рядом. А он был! Они нашли друг друга в городской толчее и, даже потерявшись, вновь встретились, чтобы отныне никогда более не разлучаться…

– Надежда? – ее возвышенные мысли были грубо прерваны господином Рельке. – И-ван– тсо-фа.

Рельке по слогам прочитал с листа фамилию и, довольный, словно победивший в драке индюк, уставился на нее водянистыми глазами.

– Я! – квакнула Надя, еле удержавшись от рвавшегося с языка «яволь!».

– Я-я, – то ли передразнил, то ли подтвердил шеф и предостерегающе добавил, словно подозревал, что Надежда готовится сказать какую-нибудь гадость: – Я понимай русски.

– Вы говорите почти без акцента, – подольстилась Надя, хотя акцент у него был как у фрицев из старых фильмов про немецко-фашистскую оккупацию.

– Говорите, – нимало не смутившись, дернул кадыком Рельке. Вот и разбери: то ли «партайгеноссе» эхом согласился с ее мелким подхалимажем, то ли предлагал хвалить его дальше.

– Я всегда мечтала здесь работать. – Надя начала отбарабанивать на немецком языке надиктованную Красовской речь. Австриец благосклонно слушал, кивал и даже, похоже, верил в Надину искренность.

После ее страстного и прочувствованного монолога Рельке ответил не менее прочувствованной тирадой, смысл которой сводился к следующему: он тоже рад и надеется на плодотворное сотрудничество. Размашисто написав что-то в углу листа, он отдал бумагу Наде и радушно указал на дверь, не забыв сообщить, что сегодня новая сотрудница должна согласовать свой рабочий график следующим образом: два ближайших дня будут официально выходными, а фактически Надя пройдет интенсивный курс ускоренного обучения всем премудростям и на третий день уже выйдет в смену. Слово «смена» прозвучало так, словно она в каске и с кайлом пойдет в забой.

Потом Надя долго носилась за Викой по подземным коридорам, ужасаясь про себя ходам и лабиринтам, которые ей придется досконально изучить, чтобы не заблудиться. Через пару часов у нее уже был бэйджик с надписью Nadya и фотографией, на которой Надюша безумно себе нравилась, шкафчик на двоих с Викой и мешковатая униформа. Работать предстояло в службе приема, или, как следовало говорить правильно, reception.