Она упиралась в небольшую четырехугольную пирамиду, сложенную из наиболее уцелевших городских камней. Едва взглянув на нее, Кан понял, отчего храм выстоял во время войны: он, судя по всему, уходил глубоко в городские подземелья, а эта куча битого камня просто венчает вход.
Сдав на входе оружие тихому мальчику в коричневой робе, Кангасск начал спускаться вниз, туда, где отблески Лихтов выявляли осклизлость стен, а шаги отдавались эхом. Ученик Крогана молча шагал впереди, указывая гостю путь. Других людей Кан не увидел; лишь изредка откуда-то доносился далекий разговор или отголоски хорового пения. Храм жил своей собственной жизнью и не придавал никакого значения бродящему по нему чужаку.
По пути Кангасск пытался сопоставить то, что слышал от Сэслера и то, что прочел в письме Макса, с собственными ощущениями. Не совпадало… Это был храм, с присущей ему внутренней атмосферой святости и смирения; зла Кан здесь не чувствовал.
Лестницы уходили вниз, потолки постепенно поднимались, Лихты попадались все реже. Кангасск вскоре потерял счет поворотам и, если бы не мальчик, тихой тенью шагавший впереди, давно заблудился бы в этом лабиринте.
…За невесть каким по счету поворотом высвеченная Лихтом часть коридора обрывалась в кромешную тьму. Юный ученик Крогана, почтительно остановившись у ее границы, обернулся к Кангасску.
— Учитель наш слеп, — сказал он, не глядя в глаза чужеземцу. — Все видения прошлого, настоящего и будущего являются ему во тьме. Потому, входя в его святилище, мы гасим огни и присоединяемся в этой тьме к нему. То же я прошу сделать и тебя. Положи руку мне на плечо и следуй за мной.
Кангасск молча кивнул и повиновался. Некоторое время отблески последнего Лихта еще были видны ему — несколько раз Кан оборачивался и видел этот последний маяк в вечной ночи подземелья, — но следующий поворот коридора скрыл его от глаз, и весь мир погрузился в кромешную тьму.
Так чувствует себя слепой. И если, по словам мальчика, Святому Крогану в этой тьме являлись видения, то Кангасску Дэлэмэру мерещились звуки. Шорохи, слова, далекие, едва различимые голоса. Должно быть, слух обострился в отсутствие света, но в душу, тем не менее, закрался противный холодок…
В этом мире без света существовала некая граница, ступив за которую, Кан почувствовал, что все звуки, столь неприятно настораживавшие его, остались позади, словно отделенные незримое стеной. Еще несколько шагов — и лица коснулся легкий ветерок.
Помещение, в которое привел его ученик Крогана, было огромно; наверняка, с высоким потолком. Во тьме слышалось спокойное, ровное дыхание множества людей. Проводник Кана остановился. После нескольких минут тишины и неведенья, которые без света растягивались в часы, во мраке послышался слабый старческий голос:
— Судьба человеческая похожа на дорогу к Серой Башне, — изрек он. — Есть место, где эта дорога проходит меж двух неприступных скал, и с одной смотрит светлый Архангел, с другой же — Дьявол. Река жизни зажата меж их берегов, она становится дикой, она бурлит и пенится, хотя до этого текла спокойно и ровно, и можно было перейти ее по гладким камням без моста. Но приходит час, когда нужно выбрать берег, по которому идти. Либо это будет берег Архангела, либо берег Дьявола — третьего не дано. Я решился сменить берег слишком поздно. Я большую цену заплатил за это: судьба отняла у меня любимого сына, а горе от сей потери лишило меня зрения. Но я не жалею ни о чем, я лишь прошу вас не медлить с решением, что бы вы ни выбрали для себя: ибо тот, кто сменил свой берег поздно, всегда расплачивается за это…
Старик замолчал, переводя дух. Кто-то из особо впечатлительных слушателей вздохнул вместе с ним.
— Вы ждете от меня пророчеств, дети мои, — с едва уловимой усмешкой произнес Кроган. — Я разочарую вас, ибо вот уже час как пред взором моим лежит белая тьма, словно я веду корабль в туманных водах.
Но я не привык сдаваться без боя. Злые дни моей прежней жизни научили меня этому. И, когда вы зададите мне свои вопросы, я приложу все силы, чтобы ответить…
— Ты можешь использовать первый облик Лихта, — шепнул Кангасску его маленький проводник.
Первый облик… это «светящиеся глаза». — Кан в свое время выучил его и забыл почти сразу же за ненадобностью, ибо не видел ни одного мага, который бы пользовался им. Единственное исключение — иллюзионист Немаан, тот самый, что заработал запрещающие магию браслеты за пособничество разбойникам и невольно заставил юного Кана принести клятву верности своим будущим Учителям — Владе и Серегу.
…Сотворив заклинание первого облика Лихта, Кан почувствовал неприятное жжение в глазах, а скрывавшийся во тьме мир наполнился для него всеми оттенками зеленого. Теперь можно было различить фигуры людей, чьи глаза светились такой же жутковатой зеленью первого облика; видел был и сам зал, большой, украшенный темными узорами, вьющимися по стенам… Никакой радости это зрение однако не приносило; взять хотя бы противное жжение, заставлявшее глаза слезиться… не зря все-таки профессиональные маги с древних времен предпочитают световые сферы, которые и называют, собственно, Лихтами, без указания на второй облик.
Святого Крогана Кангасск увидел нескоро — так много народу толпилось возле него. По очереди люди протискивались во внутренний круг, где задавали вопросы старику. Кому-то повезло получить ответы; кто-то остался ни с чем. Но, повинуясь некоему негласному правилу, побеседовав со Святым, люди почтительно откланивались и уходили. Медленно, но верно толпа таяла, и вскоре во внешнем круге осталось лишь четверо, в числе этих четверых был и Кангасск.
Устав созерцать сипящий и беспрестанно расточающий мутные слова призрак былого разбойника, что когда-то держал в страхе добрую четверть Ничейной Земли, Кан обратил взгляд к своим соседям, терпеливо ожидающим аудиенции вместе с ним. Все трое были воинами — возле каждого стоял маленький ученик Крогана, взявший на хранение их оружие. Двое гостей были одеты довольно бедно, хотя и несравненно лучше местных жителей. Должно быть, они пришли в храм одетыми с иголочки, как Кангасск, но за долгие месяцы, проведенные здесь, их одежда истрепалась и набрала изрядно грязи. Третий гость, самый восторженный из всех, тоже стоял на этом пути, хотя его кожаная куртка с защитными металлическими пластинами на плечах и расшитые золотом сапоги до сих пор хранили блеск и лоск, присущий богатому воину… Людей же с фанатичным огоньком в глазах, как у этого человека, Кан привык остерегаться еще в детстве.
— Что заскучал, седой? — произнес богатый почти ласково, но в его тоне так и сквозили чувство собственного превосходства и привычка повелевать. Эдакий «хозяин жизни»; должно быть, вылитый Кроган в молодости…
— Устал просто… — неохотно отозвался Кангасск.
— Иди поговори со Святым отцом вперед меня, — радушно, с небрежной хозяйской щедростью разрешил воин.
Кан отказываться не стал: ибо избавиться от общества этого фанатичного вояки и вновь увидеть дневной свет ему хотелось как можно скорее. Вскоре он, следуя примеру своих предшественников, опустился на одно колено и приготовился слушать.
Как ни странно, Кроган молчал. Долго молчал.
— Кто ты? — хрипло произнес он и, резко выбросив вперед костлявую руку, схватил Кангасска за плечо. — Я чувствую тебя, но не вижу! Не вижу! — забормотал он взволнованно и вдруг, отпрянув, с ненавистью произнес: — Ты! Ты принес эту белую тьму с собой! Ты подобен исчадьям зла — изумрудным драконам, но ты… человек!.. Как возможно такое?!. Твой свет затмевает все. Я слеп в нем… Убирайся!!! —
