братом, Кан совершенно не хотел расстраивать…
— Кира, милая, — сказал он с улыбкой, — иди в лагерь… А я… я побуду один, попробую еще раз…
Кажется, она поверила. Или сделала вид, что поверила…
Истинная ночь вступала в свои права; тьма поглощала гигантские пространства, крала очертания… Подсвеченный Лихтами лагерь сиял, как маяк, в море непроглядного кулдаганского мрака. Если б не этот свет, Кангасск уже потерял бы всякое направление: он не Странник и не моряк, чтобы ориентироваться в ночи по звездам.
А ночь была безбрежна… это не тесная городская тьма, заполняющая пустоту меж стен, это настоящая ночь, когда небо — опрокинутая над головой чаша с яркими звездами, а на земле не видно дальше собственной руки.
В груди затрепетало настойчивое предчувствие, ясно говорившее о том, что нужно немедленно — лучше бегом — возвращаться в лагерь. Впервые Кангасск Дэлэмэр поступил вопреки холодному обсидиану: он остался…
— Парни, вы что, опять поссорились? — строго спросил Рауль, когда хмурые Ригон и Сенэй переступили порог дома и монолитная дверь хрустко захлопнулась за ними.
Братья, насупившись, посмотрели друг на друга.
— Мы разошлись во мнениях, — предельно дипломатично ответил Сенэй и, присев рядом с отцом, просто сменил тему: — А где все? — спросил он.
Дверь хлопнула снова, впустив в дом Кирралу. Ригон бросил на двоюродную сестру умоляющий взгляд; но она лишь пожала плечами и села напротив Сенэя. Ригон вздохнул и опустил голову.
— Тион и Лия — с другими детьми, в центре города; слушают сказания Маора… — ответила за Рауля Синна. — А Лиона с Невеллом ушли в пустыню — беседовать с ареном. Они хотели и вас взять с собой, но не дождались, — добавила она с укором.
— Вы в это время, ссорились, надо полагать, — вторил ей Рауль. — Вместо того, чтобы помочь… Нарраты…
Да, упрек был справедлив. Сенэй кивнул, признавая это.
…Рауль и Синна не были нарратами и, быть может, поэтому придавали дару семьи, принявшей их, особое значение. Будучи супругой или супругом человека, «беседующего с ареном», невозможно хотя бы раз не пожалеть о том, чего тебе не дано природой…
Пока мать Ригона и отец Сенэя и Кирралы сидели в доме, занятые изготовлением монолитного оружия (дело в это время рутинное для любого Странника), их дети должны были вершить саму судьбу Омниса, искать ответ на вопрос, который способен все изменить… быть там, среди голосов арена, вместе с Лионой и Невеллом… И вместо этого…
— Так. Вы сейчас помиритесь, парни, — непреклонным тоном заявил Рауль, — и вместе с Кирралой отправитесь туда, где должны быть.
Сенэй и Ригон покорно склонили головы; Киррала и вовсе покраснела до кончиков ушей.
Трое молодых нарратов уже откланялись и направились было к двери, как та, хрустя ареном, отошла в сторону: на пороге стояли Невелл и Лиона.
— Хорошо, что не пошли, — сказал молодежи Невелл. — Сегодня не наш день.
— Почему? — спросила Синна.
— Буря… — Лиона развела руками. — За лагерем пройти нельзя спокойно. Пожалуй, всех людей в лагере не хватит, чтобы усмирить такую…
Сенэй, Ригон и Киррала переменились в лице. Парни выбежали за дверь, не сказав ни слова; Киррала же сбивчивым голосом принялась объяснять старшим, что случилось.
…Монолитный городок, окруженный магическим запретом, был тих и спокоен в самом центре бури; она мельтешила над ним, закрывая звезды; она билась в незримую стену на его окраине… но за пределами лагеря словно разверзлась преисподняя…
…Никогда еще Сенэй не видел такой страшной, такой свирепой бури. Он шел сквозь нее медленно и упорно, вклинивая запрещающую магию между ней и собой — и маленькая область спокойствия опасно трепетала вокруг него, словно пламя, окружающее фитилек свечи.
…Только ночь, песок и вой ветра; Сенэй закрыл глаза — все равно ничего не видно, — но он чувствовал, что почти совсем рядом так же борется с бесноватым ареном Ригон, а позади, объединив усилия, идут его сестра, родители и дядя… тети Синны с ними нет; должно быть, сообщает сейчас о случившемся самой Владиславе…
Чувства, чувства… сквозь заполненное ареном пространство они на огромных расстояниях ясно различимы для любого Странника, и часто заменяют ему глаза…Кангасск… вздрагивающий, едва теплящийся живой огонек вдали… Успеть. Успеть до того, как этот огонек погаснет…
Множество мыслей вихрем пронеслось в голове Сенэя, и сердце испуганно сжалось, словно у летящего в пропасть. Все, что совсем недавно казалось важным, таяло на глазах; и скрытое поднималось из глубин, как скалы, вспарывая песчаный покров души… Из этой бури выйдет совсем другой Сенэй. Взрослый и мудрый. Со взглядом старика Осаро…
…Свернув в сторону, он поддержал ослабшего Ригона, и дальше двоюродные братья шли вместе, положив друг другу руки на плечи.
«Держись, Кангасск. Держись. Мы близко…»
…Голоса во тьме над головой…
— Как он?
— С ним все хорошо. Просто удивительно, что буря почти не коснулась его.
— Сейчас он просто спит.
Буря… постепенно возвращались воспоминания о произошедшем, проступая сквозь непроглядную тьму забвения, как скалы — сквозь безлунную, но звездную ночь…
Кангасск приоткрыл глаза и осторожно осмотрелся. Влада. Нарраты. Монолитные стены; и, конечно, извивающиеся стеклянные узоры по ним, будто кто-то стеклом рисовал по камню… «Приятно снова оказаться дома…» — пришла странная мысль… с каких это пор пустынный горожанин зовет монолитное странничье здание домом?..
Не сговариваясь, все обернулись к нему. Кан сел и слабо улыбнулся, чтобы показать, что с ним все в порядке, но, взглянув в глаза Учителю, живо припомнил все… улыбка исчезла с его лица…
— Я слышал шум города… в буре… — горячо прошептал Кангасск; горло першило, говорить в полный голос было невозможно.
— Буря часто создает звуковые иллюзии, — ласково сказала ему Синна; таким тоном говорят обычно с разволновавшимся ребенком или раненым. — Иногда она даже плачет, как маленькая девочка; и так похоже, что сердце кровью обливается… но это иллюзия.
