Не сказать, что стало легче; скорее наоборот… однако Кан упрямо повторил «Пусть…» и приложил все усилия, чтобы раствориться в этом неподвижном мире, что притаился у подножия гор Фумо, окутанных сверкающим снегом, самым ярким и чистым во всем Омнисе. Где тишина осязаема и заполняет все пространство вокруг, как вода; где ощущение времени сужается до столь ценимого мастерами клинка «здесь и сейчас», когда бежишь на лыжах, слушая стук собственного сердца, и дыхание твое обращается в летучий пар, возносящийся к небесам…
О да, отчаянье способно перерастать в торжество «всему наперекор», но такого торжества не хватает надолго, оно подобно бегу из последних сил.
На первом же привале Кан осторожно заговорил с Гиледой. О какой-то ерунде, о чем-то, что тут же забылось, но никогда еще в жизни он не обдумывал и не взвешивал столь тщательно каждое слово.
Путь с ней… Жизнь с ней… И эти осторожные слова призваны были наладить мостик меж двух душ, чуждых друг другу.
Так уже было, но только не с ним…
Мералли… ее слова. Три с лишним тысячи лет понадобилось, чтобы осознать их по-настоящему. И смириться так же…
— Гасс… — прервала его Гиль.
— Что? — устало отозвался Кан.
Повисла короткая пауза.
— Пошли, — сказала Сохраняющая Жизнь, сдержанно, но настойчиво. — Просто пошли дальше.
— Понял, — нахмурившись, произнес Ученик; закинул сумку через плечо и поднялся на ноги.
Больше он даже не пытался заговорить. На последующих привалах сосредоточенно грыз сухой паек; не переча, заклинал Южные Лихты, чтобы согреть воду во флягах… и — ни слова.
Когда розовые закатные отсветы коснулись снежных шапок на вершинах, изгнанники достигли края и остановились у подножия горного рубежа.
Тогда затянувшееся молчание нарушила Гиледа. Можно было только удивляться тому, как ее голос, который Кангасск помнил лишь мягким и мелодичным, вдруг зазвенел холодной сталью и обрел непререкаемый тон.
— Здесь должен быть проход, — сказала она, — который ведет в сеть пещер под горой и выходит на поверхность по другую сторону хребта. Надеюсь, это правда… по крайней мере, выбирать не из чего; судя по всему, путь единственный. Ну, спасибо, что проводил.
— Что?.. — резко обернувшись, бросил Кан.
В этом порыве давешний молчун и грубиян стал прежним на какой-то миг, но этого мига хватило, чтобы заставить Гиледу заговорить мягче.
— Гасс… — вздохнула она и с нажимом произнесла: — Кангасскнемершгхан Дэлэмэр… тебе незачем туда идти, пойми же!
— Ты догадалась… — Кан ответил невеселой усмешкой. — Я знал, что ты куда умнее, чем хотела казаться.
— Ранняя седина; приметный шрам на лице; покалеченная рука… и все эти разговоры о возрасте… Головоломка сложилась довольно быстро. Ты не умеешь врать…
— Хорошо, — Кангасск тряхнул головой и выставил вперед ладонь, соглашаясь со всем и сразу. — А теперь забудь все это. Какое значения все титулы и легенды будут иметь за горами… содержания в них ноль, даже по эту сторону. Забудь, оставь в покое… я Гасс — и все на этом.
— Нет, — решительно и жестко возразила Гиледа. — Если ты ничего не понял до сих пор, я поясню. Ты уже не главный стабилизатор в мире, как сказал Макс Милиан, пусть так. Но, даже если опустить восторги гадальщиков насчет Триады, которую ты носишь, ты все равно один из самых могущественных людей Омниса.
— Но…
— Не перебивай! — еще суровее сказала она. — Вспомни Ничейную Землю, где ты вырос. Множество разрозненных сообществ. Одни только кулдаганцы делятся на горожан, нарратов и Странников. Дальше — больше. Гадальщики, ныне навийцы; выходцы из Марнадраккара; теневая братия Лура, Гуррона и Пиратских Гаваней; Сохраняющие Жизнь, в конце концов. Ни Советы, ни Сальватория во главе с твоим братом никогда не сумеют объединить их, никогда. Другое дело — ты: ты связан с ними всеми (даже нынешний теневой король Лура называет тебя своим другом!), а также с обоими Советами, с детьми звезд, с изумрудными драконами… И — ты бессмертен. Без тебя, Кангасск, Омнису не быть единым никогда. Люди будут делить земли и воевать, как в мире-первоисточнике. А теперь подумай, имеешь ли ты право просто бросить все и уйти? И о дочери вспомни…
Кан опустил голову и тяжело вздохнул, выпустив в морозный воздух облачко пара. Скверное, удушливое чувство вины сдавило ему горло; даже если бы он знал, что сказать сейчас, вряд ли смог бы внятно произнести пару фраз. Почему, ну почему она оказалась права…
— Я не от хорошей жизни иду по Сапфировому Пути, Кангасск, — печально произнесла Гиледа; во взгляде ее так и читалось «Ну не упрямься, пойми же меня, глупый…» — То, что я сделала, не прощается. То, что я знаю — тем более… Я знала твоего отца, и дела его Ордена не были для меня чужими… Знала и тех, кто хотел, чтобы ты не проснулся, и тех, кто предсказывал твое правление…
— Кто ты, Гиль?.. — кажется, Кан впервые назвал ее по имени, и это было лучше всех предыдущих попыток установить взаимопонимание: подбора слов и разговоров ни о чем.
— Неважно, — покачала головой Гиледа. — Пусть мое настоящее имя умрет вместе с памятью обо мне и, услышав его, ты никогда не узнаешь, что это я… Ты пойми одно: у меня нет другого пути, кроме Сапфирового. У тебя же — есть. Не беги от него. Да, тебе двадцать один, тебе непросто… но… мир знал куда более юных правителей. Возвращайся…
Правитель. Как может стать им тот, кто никогда не стремился править?..
