накинул Занне на плечи.
— Простынешь, — сказал он, — как я…
Возможно, не стоило этого делать; мелочь, конечно, но она переполнила чашу… Занна так и вспыхнула…
— Что ты строишь из себя, Дэлэмэр?! — со злостью проговорила она, сжав кулаки и подавшись вперед. — …Что, тебе есть дело до того, говорит моя дочь или нет?! заболею я или нет?!. Где ты был, герой всего Омниса, когда рушили мой город; когда убивали мою семью; когда я замуж вышла за того, кого ненавижу?!! Где…
…Их было много, этих отчаянных и гневных слов, каждое сродни удару хлыста. Кан мог бы возразить на каждое и был бы прав. И каждый ветеран войны подтвердил бы его слова.
Наследник миродержцев, вернувший Омнису стабильную магию и Макса Милиана, герой на все времена, но…
— Где ты пропадал, когда был по-настоящему нужен?!!
…но ни одна живая легенда не заменит женщине, одинокой, хлебнувшей в войну горя и ужаса, того, кто просто защитил бы ее тогда. Без всяких великих дел; просто заслонил бы ее собой и поднял меч против всякого, кто посмеет ей угрожать…
— Ты ждала меня… — удивленно проронил Кангасск.
— Да! Да, будь ты проклят, Дэлэмэр! — закричала Занна сквозь слезы. — Ты пять дней торчал тут… А я ждала тебя десять лет! Почуял разницу?! Ты… ты ничтожество… Никогда тебе не понять, как живут за пределами твоего ученического мирка, любимчик бессмертных… пустышка…
— Занна…
— Что?!
— Ты права…
За это Кангасск получил крепкий удар по лицу. Даже не пощечину, какой может наградить провинившегося кавалера знатная дама, а хороший, поставленный удар кулаком. На что у Занны не хватало силенок, то довершила злость.
Увернуться Кан даже не пытался. Вытирать кровь, тонкой струйкой побежавшую из разбитого носа, тоже не стал.
Глухое безразличие; вновь чувство нереальности происходящего и время, замедлившее свой бег… Зачем? Чтобы запомниться на прощание…
— Убирайся, — процедила Занна сквозь зубы и, скомкав несчастный плащ, бросила его Ученику под ноги.
Кангасск поднял его; и пальцы погрузились в мягкий мех, еще хранящий чужое тепло… чужое…
— Хорошо, — сухо произнес Кан. — Я уйду… — и позвал: — Эа! Идём!
Чарга подошла; печально склонила голову, и Кангасск понял: Эа уйдет с ним сейчас, стоит только попросить, только вот часть ее всегда будет рваться сюда, где осталось что-то до боли родное, неведомое и непонятное ее нынешнему хозяину…
…Подняв голову, Ученик встретился взглядом с девочкой: несмотря на запрет матери, та все-таки вышла на крыльцо. Взгляд у молчуньи-Кангасси, живой, выразительный, говорящий яснее слов, был еще печальнее, чем у Эа. Надо думать, подруги собирались проститься навеки.
— Эанна, оставайся, — со вздохом произнес Кан. — Так всем будет лучше… Береги свою маленькую хозяйку… и ее маму…
На чаргу было больно смотреть: когда Дэлэмэр уходил, в глазах ее стояли слезы. Зря говорят, что чарги не плачут… на самом деле, пожив рядом с людьми, они становятся очень на них похожи.
Кангасск же не плакал лишь потому, что жар и жажда почти не оставили ему слез; лишь одинокая соленая капля прочертила мокрый след по щеке. А эта россыпь углей под сердцем… пусть горит, если это все, что осталось от безумной надежды и обрывков светлой памяти ффара.
…Наконец-то… Все эти пять дней Занна мечтала, чтобы Дэлэмэр ушел. И вот — он уходит; медленно бредет по хлипкому снегу на северо-запад, закинув на одно плечо злополучный плащ, а через другое повесив тощую дорожную сумку; чешуйки его диковинной брони пускают солнечные блики во все стороны; и сабля на правом боку покачивается в такт шагу…
Он уходит. Теперь все должно встать на свои места, пойти по-старому, будто и не случилось ничего… Казалось бы, можно вздохнуть с облегчением, даже порадоваться. Отчего же под сердцем так пусто и холодно? Отчего?..
«Я тебя ненавижу, Дэлэмэр… — вполголоса произнесла Занна, глядя ему вслед. — Ненавижу… и люблю…»
В тот момент Кан словно почувствовал что-то — обернулся. Но, бросив последний взгляд на «непреступную крепость» и три поникшие фигурки рядом с ней, набросил на плечи плащ и побрел дальше.
Глава пятьдесят девятая. Сапфировый Путь
