ввысь. Те, кто ходил в боевых семерках еще в эпоху хоровой магии, учат здесь, под защитой Странников, новое поколение Сальваторов.
Да, человека не научишь магии за месяц-другой. Взяв на обучение толпу новичков сейчас, мы получим боевых магов лишь через несколько лет, тогда как они нужны всегда…
Пусть учатся. Подождем. Эти два-три года, пока магия обретет прежние стабильность и силу, продержаться нам поможет старый резерв. Первой волной стали маги, освобожденные по моей амнистии. Они полегли в бою почти все. Я знал, что так будет, и они знали, но любовь к магии — безумная штука… Вторая волна идет сейчас — „переученные“. Не-боевых магов в довоенное время в Омнисе была тьма. И обучить их боевым заклинаниям и работе в семерках стало делом нескольких месяцев.
Усмехаюсь… то ли грустно, то ли весело… Знаешь, как выглядит теперь боевая семерка? Пять амбасиатов и два мага. Раньше магов было семь — и каких!.. Само предельное число человек в боевой единице — семь — раньше определялось иначе: уж таковы особенности человеческой психики, что больше семи человек не способны слаженно плести общий узор заклинаний и действовать как один. Сейчас же собственно магией из всех семерых пользуются лишь двое. Что до амбасиатов, то каждый из них — живой стабилизатор, и пять — критическое число для того, чтобы создать стабильное поле. Меньше — единого поля не будет. Больше — уже нет смысла: радиус поля все равно останется таким же — не может оно, естественное, быть радиусом больше десяти метров. А маги… Двое — минимум, который необходим (один атакует, другой защищает), и максимум, который сейчас можно выделить на каждую боевую единицу… слишком уж мало их осталось…
Новые семерки слабы, скажу сразу. Даже с учетом того, что многие амбасиаты взялись за изучение магии или соглашаются на магическое донорство (а оно теперь, как и любые другие заклинания, стабилизатору не вредит). Так что, как правило, начав бой парой разрушительных заклятий, все семеро хватаются за мечи и огнестрелки и превращаются в обычных солдат. Не хватает опыта. Не хватает сил. Да и два адских года с начала войны приучили людей доверять оружию и знахарским эликсирам больше, чем прочим средствам.
Скажешь, люди не знают всего этого? Знают. Но ни жалоб, ни возмущения я ни от кого еще не слышал. Напротив…
При всей немощности нынешних семерок, уже само возвращение стабильной магии оказало эффект взорвавшегося Зирорна: такого подъема боевого духа я никогда еще не видел. Одно это обстоятельство уже стоит того, чтобы дело, начатое в Дойр-Кандиле, было продолжено и доведено до конца. Каждый маг ныне — герой, будь он даже сопляк, умеющий лишь зажигать Лихты и огненные сферы, — все равно его чуть ли не на руках носят. Каждый ветеран, служивший Алой Страже или Инквизиции еще до войны — вообще легенда. А Дойр-Кандил… это сердце омнисийской надежды; что-то вроде несуществующего рая на земле. Посмеюсь еще раз: не знаю, кто пустил такой слух, но я то и дело слышу от своих солдат, что в Дойр-Кандиле спишь ты.
Я их не разубеждаю. Ни в чем. Даже в том, что победа не за горами. Вера нужна им, как воздух. Пусть верят, вопреки всему.
Жаль, я не могу так. Я предчувствую тяжелые и суровые времена. Да, мы находим новые силы и новые решения, но наш враг тоже не стоит на месте и, чувствую, ответ будет более чем достойный. Даже Дойр-Кандил не минует чаша сия… Потому любые попытки уговорить меня оставить в городе Странников Милию я пресекаю сразу.
Что-то грядет…
Макс М.» «Не уезжай так сразу, Кан, — попросила его Гравианна, — останься на нашу с Флавусом свадьбу…»
Конечно, Кангасск остался. Остался, еще не подозревая о том, какая роль выпала ему на этом празднике…
«В Ивене нет церкви, — рассказывала Сильвия, перекладывая вещи в огромном шкафу: искала что- то. — Мы военный город. Командир ополчения у нас за всех: и за полководца, и за главного судью, и за священника… Да, Флавусу случалось благословлять брак. А теперь он сам собрался жениться, так что… — Сильвия Бриан закрыла шкаф и обернулась к Кангасску, зажав под мышкой серый сверток. — Так что я прошу тебя: благослови их с Гравианной… наследник миродержцев. Сам брат не решился попросить, но я знаю, что он будет рад…» — сказала девушка, протягивая сверток Дэлэмэру.
Ученик развернул его… Это был плащ, серый с серебром, какой носят жрецы Единого…
…Блики ффара смешались с бликами моря за бортом. Кан слышал протяжные крики чаек, круживших над дальним мысом, скрип корабельных досок под ногами своих моряков, их сдержанные возгласы… и — громче всего — частый стук собственного сердца.
Прекрасная, светлая, Она стояла рядом, рука об руку с ним. И Орион, сын звезд, облаченный в серое с серебром, раскрыл потрепанную книгу. Его хриплый, просоленный голос… слова свадебного напутствия… и Ее тихое «да» в ответ…
…Едва вынырнув из древней памяти, картина вновь растворилась в сиянии ффара…
Кангасск был ошеломлен. Он не смог ни слова ответить Сильвии — так перехватило дыхание, — но с твердой уверенностью кивнул, согласившись.
И, когда он, накинув на плечи плащ священника, держал в руках Святую Книгу Омниса и читал слова, старые как мир, слова те же самые, что и Орион читал Зиге и Мералли когда-то… сердце стучало так часто, словно хотело выскочить из груди.
Гравианна, Флавус, они стояли перед Кангасском, взволнованные, счастливые — и оттого прекрасные; и смотреть на них было одновременно радостно… и больно. Собственное одиночество — вот что отозвалось острой болью слева от сердца и заставило выступить слезы.
«Объявляю вас мужем и женой…»
Глава пятьдесят шестая. Academia Palustris
Издалека, в туманной дымке и на закате, Академия Палюстрис выглядела — ни больше ни меньше — сказочной «Обителью Зла»: суровая темная громада с острыми шпилями башен и мерцающими алыми огоньками в узких окнах (если мыслить здраво, это всего лишь закатные отблески)… Кангасск не мог не улыбнуться этому зрелищу и тем ассоциациям, что оно вызывало.
Разговор с Гердоном да и самого Гердона Ученик представлял весьма слабо. Приходилось признать: да, он, по большому счету, идет неизвестно куда неизвестно зачем. Впрочем, не впервой…
…Ночевки в близком соседстве с сырым весенним снегом — малоприятная вещь… Спасибо тому смышленому человеку, что догадался поставить ряд крохотных ветхих домиков у дороги, в которых может укрыться от дождя и ветра усталый путник, не успевший добраться до ближайшей таверны к темноте. Впрочем, скорее всего, когда сооружали эти лачужки, никто еще не решался строить таверны за пределами безопасных городских стен…
Эанну Кангасск отпустил: с некоторого времени чарга вела себя беспокойно, то и дело проявляя свой строптивый характер во всей красе. В чем тут дело, Кангасск не понимал, но, поскольку страха в поведении Эанны не чувствовал, то решил, что котенку просто приспичило поохотиться.
Дожидаясь чаргу с охоты, Кан занялся обустройством своего случайного приюта. Первым делом он,
