Какое Сентябрь было до этого дело?! Над ее головой бесшумно проплывала луна, зловредно улыбаясь своими темными впадинами.

-Я не могу заснуть из-за кошмаров. Мне снится всё то, что умершие хотели бы переделать, иначе пережить. Ужасно просто! Вы так все что ли грезите?

-Наверное, нет… Мне иногда снится как отец возвращается домой, или как я получаю пятерку на экзамене по математике, или что мы с мамой живем на зефирном острове посреди молочно-шоколадной реки, а волосы у нее воздушные, как сахарная вата. Моя мама всегда поет мне колыбельную, а за всё время мне только один раз приснился кошмар.

-Может быть, я не могу заснуть, потому что никто не поет мне колыбельных песен. А ведь я так устала. Почему все в мире заслуживает сна, а я – нет!?

Уверенность в том, что ей предлагается совершить кое-что, обожгла девочку. Такое случалось уже с ней, когда Широта и Долгота ждали от неё разгадки, - и вот здесь, в Пряженном лесу, она чувствовала, что мир снова превратился в паззл. И как только она догадается, как нужно прилаживать друг к другу детали, - она незамедлительно его сложит. Девочкина Смерть, молчаливо перемалывавшая свои мысли и страхи, уже свернулась на ее коленке калачиком, укрывшись длинными волосами, словно одеялом. Гнущейся рукой, - хотя уже с большими усилиями достигалась плавность движений, - Сентябрь столкнула свою Смерть в мягкую замшелую ладошку. Четкого порядка действий у неё не было, ведь ни братика ни сестренку она спать ни разу не укладывала. Она попыталась вспомнить, как это делала с ней мама, - и сама вдруг едва не провалилась в сон.

Однако встрепенувшись вовремя, Сентябрь ласково убрала волосы с лица своей Смерти и запела:

Засыпай скорей, мой фрегат летучий, -

Путь неблизкий лежит до Луны.

Пусть тебя не пугают тучи,

И твои два крыла могучих

Из бумаги и строк, говорящих чуть слышно,

Ввысь уносят тебя. И мотор уныл

И устал не будет и песнею дышит

«засыпай скорей, засыпай, засыпай».

Засыпай скорей, мой фрегат летучий, -

Мимо звезд твой проложен путь;

На твоих двух крылах могучих

Вместе с солнечным светом жгучим

Будет корочка льда. Через крышу

Сверкнут тебе Марс и Нептун. И пусть

Мотор также бодро, распевно дышит:

«засыпай скорей, засыпай, засыпай».

Засыпай скорей, мой фрегат летучий,

Птицей черную ночь рассекай

На двух крыльях таких могучих, -

Серебром оперенных и сшитых лучше

Нестираемым высью домой стремленьем, -

Светел путь твой в лучах огонька,

Где еще слышно мамино пенье:

«засыпай скорей, засыпай, засыпай».

Окончив песню, девочка поймала на себе почти не изменившийся взгляд Смерти, (разве что веки ее глаз чуточку стали ближе друг к другу), и запела сначала. Возможно, и ее мама также пела ей по нескольку раз. Хотя Сентябрь помнила, что эту песню мама начала петь совсем недавно: когда отец ушел на фронт. И что совершенно точно, как и она сейчас укачивала Смерть, мама поступала и с ней. Точно так же щекотали брови мамины свисающие каштановые волосы, как и сейчас побуревшие кончики оставшихся волос тычутся в глаза не засыпающей Смерти, которой она поет в самое ухо. Мамин запах вспомнился ей со всей отчетливостью: моторное масло, хоть и пахло специфически, никогда не заглушало аромата благополучия, уверенности и комфорта. Вспомнилось, как она полюбила его и научилась укрываться им с головой, словно одеялом. В очередной раз повторяя строчку про Марс и Нептун, Сентябрь почувствовала, как руки и ноги Смерти наконец перестали дергаться, всё ее тело расслабилось, голова удобно улеглась, а волосы рассыпались по отвердевшему запястью. Девочка запела чуть протяжнее, хотя это стоило немалых сил и огромных мучений ее пересохшим и сморщившимся связкам, - и неожиданно произошло что-то невероятное:

Смерть подросла.

Потом еще. И еще. Ее конечности вытягивались, а тело набирало вес. Совсем скоро она сравнялась размерами с самой Сентябрь, - но при этом ни скатывалась из ее ладоней, продолжавших баюкать ее и боявшихся нарушить ее покой.

«Что же я наделала?! – испуганно подумала девочка, - Если моя Смерть так вымахала, выходит я обречена!?»