Подойдя к берегу, они спустили трап на отмель и вывели фронтовика на берег. Впервые за все время, которое князь шел по землям Совдепии, ему настолько было жаль губить человека. Но не мог же отпустить его, не мог.

— Я же вернулся с фронта! — словно бы уловил старшина состояние души шедшего позади него Курбатова, и глаза его налились слезами. — Я же против немчуры, целых три года! У меня две раны, контузия! Я же домой вернулся, что ж вы, мать вашу?!

Курбатов сам расстрелял его очередью из автомата. И потом несколько минут стоял над ним, словно потерял давнего боевого товарища.

— Отнесите его вон на тот холмик, — приказал фон Тирбаху и Власевичу. — Похороните, как солдата, воздав все необходимые почести.

Вернувшись на катер, он услышал два выстрела-салюта — все, что он мог сделать для им же расстрелянного.

— Я понимаю: это должно быть невыносимо — воевать против своих, — сочувственно поддержал его фон Бергер.

— Пока что вы только предполагаете, что способны постичь ужасы гражданской войны, капитан. Но боюсь, что очень скоро вам, германцам, придется постигать все ее ужасы уже на собственной земле.

— Почему вы так считаете?

— Неужели не понятно, что, захватив Германию, комиссары не уйдут из нее, не заразив чумой коммунизма? Напомнить вам историю Баварской республики?

Окончательно посадив катер на мель, поросшую кустарником, диверсанты замаскировали его со стороны озера и со стороны суши и устроили себе трехдневный отдых.

От лесного хуторка, некогда подступавшего к северной оконечности озера, остались лишь пепелища. Из села по ту сторону реки рыбаки сюда тоже не наведывались, да, очевидно, мало осталось их в повоенной деревне, этих самых рыбаков. Поэтому диверсанты действительно чувствовали себя, как на курорте. В каютах по ночам было тепло и настолько уютно, что это казалось неправдоподобным. А днем светило нежаркое ослепительное солнце, и вода уже была достаточно теплой, чтобы можно было устраивать купания. Да и запасов продуктов, перенесенных на катер с баржи, тоже пока что хватало.

Кто-то из экипажа катера был заядлым рыбаком, и теперь обе его удочки были пущены в дело. Рыбы в этом озерце водилось столько, что ею можно было накормить половину семеновской армии.

— Мет, князь, — уверял Курбатова поручик Власевич, к счастью для остальных, обнаруживший неслыханные познания и талант в кулинарии. — Мы никуда не уйдем отсюда. Мы окажемся последними идиотами, если позволим себе оставить эти райские кущи, вновь ударяясь в бессмысленные цыганские бега.

— И так потеряли несколько дней, — охлаждал его романтические страсти барон фон Тирбах. — Откажись мы от этих блужданий по водам, давно были бы в Карпатах. В горах прорываться через линию фронта всегда легче.

И только капитан Бергер оставался невозмутимым. Вечно полусонное, исхудалое лицо его продолжало хранить на себе печать великомученичества; укоренившаяся в нем психология лагерника напоминала о величайшей из лагерных мудростей: «Не высовываться», — а то, что для остальных диверсантов казалось тяготами «цыганских бегов», для него все еще оставалось сладостью свободы.

Кроме того, у Курбатова создавалось впечатление, что не очень-то этот капитан вермахта стремился поскорее оказаться по ту сторону фронта. И не только потому, что не спешил на передовую. Просто что-то подсказывало ему, что офицер вермахта, умудрившийся попасть в лагерь военнопленных, с такой же неотвратимостью может попасть затем в лагерь гестапо. Ибо пойди, докажи…

Однако их библейский спор относительно того, оставаться ли в раю или же предаваться бренным тяготам блудных сынов отечества, был решен совершенно неожиданным, хотя и естественным образом. Выглянув поутру на покрытую росой палубу, Курбатов услышал приглушенные голоса. В эту ночь он решил не выставлять охраны, чтобы дать возможность своим стрелкам основательно отдохнуть перед дорогой, и теперь опасался, что рядом с катером, за холмом, устроена засада.

Едва он успел разбудить остальных диверсантов, как прогремели первые выстрелы, и пули начали испытывать на прочность бронь корабельной обшивки.

«То ли понятия не имеют, как подступиться к кораблю, то ли стремятся выманить из металлического чрева на палубу, а затем на берег, — прикинул Курбатов, залегая рядом с пулеметной башней, в которой устроился фон Тирбах. Тем временем Власевич уже подполз к орудийному щитку на носу, а фон Бергер засел у входа в машинное отделение. — Только бы не пустили в ход фанаты».

— Москали, сдавайтесь! — послышался крик неокрепшей юношеской глотки. — Все равно вам отсюда не уйти!

— Эй, кацапы, выходи, отвоевались!

— Что они там кричат, Власевич? — не понял Курбатов. — Что такое «москали»?

— Сейчас узнаем, — спокойно ответил Власевич, не оглядываясь.

Он выстрелил на голос, и мальчишеский, почти детский вопль раненого подтвердил его репутацию лучшего стрелка диверсионной школы Русского фашистского союза. В ту же минуту фон Тирбах прошелся по кустарнику и холму из крупнокалиберного пулемета, буквально выкашивая кусты и тонкие деревца. А Курбатов, приподнявшись, с силой метнул в сторону холма лимонку.

По выстрелам, последовавшим в ответ, Курбатов определил, что нападающих осталось двое и теперь они метнулись в разные стороны косы, у основания которой засел их «сто седьмой».

— Сдавайтесь, большевики, все равно сейчас подойдет подкрепление и всем вам конец!

— Стоп, прекратить стрельбу! — предупредил своих легионеров Курбатов. — По-моему, эти люди принимают нас за большевиков.

— Точно, — отозвался поручик Тирбах.

— Тогда вопрос: кто они? — продолжил мысль командира Власевич.

Однако первым нашелся капитан фон Бергер.

— Не стрелять! — решительно скомандовал он по-немецки. — Здесь германские солдаты! Здесь нет большевиков, не стрелять!

— Слушай, да там немцы! — донеслось из-за холма.

— Врут. Откуда им взяться здесь, да к тому же на катере?

— Еще один выстрел, и вы будете расстреляны! — вновь ошарашил их своим немецким беглый пленный. — Здесь капитан вермахта фон Бергер. Я представляю на Украине немецкое командование! Кто вы, националисты?!

— Да, националисты! — ответил один из нападавших по-немецки.

— Ну и накаркали же вы, Курбатов! — удивился Власевич. — Действительно, националисты.

— Бандеровцы? — спросил фон Бергер.

— Нет, батьки Бульбы!

— У них здесь что, до сих пор «батьки» гуляют, а, Власевич? А ты уверял меня, что Гражданская в этих краях давно закончилась.

— Вместе со мной — белогвардейские офицеры! — продолжал вести переговоры фон Бергер. — Они тоже против большевиков! Пусть один из вас подойдет к катеру. Слово офицера, мы гарантируем ему жизнь.

— Пусть один из вас подойдет к нам! — вновь последовал ответ на ломаном немецком.

Бергер помолчал, выжидая решения командира группы.

— Фон Тирбах, у вас нет желания пообщаться? — поинтересовался Курбатов. — По-моему, вы вполне сойдете за немецкого офицера.

— Могут раскусить, что я русский немец, и решить, что это подвох, что меня выпустили в виде приманки.