уже приблизился к исходу. Вдруг почувствовал я острый приступ желудочного страдания и стал молиться, чтобы хотя в остальные часы ночи вместе с тихим сном оставила меня моя болезнь'. Но в Риме, как отчасти уже можно было видеть, нашему подвижнику довелось испытать и много тяжелых минут вследствие окружающих невежества, зависти и озлобления. Поводов к тому было довольно много, начиная с ученой и обличительно-публицистической деятельности Иеронима и кончая его соблазнительной близостью с домами римских матрон. Впрочем, пока Дамаз был жив, Иероним находился в безопасности. В первое время его пребывания в Риме богословская и аскетическая слава халкидского отшельника заставляла многих даже видеть в нем возможного кандидата на папский престол. 'До тех пор, пока я не знал дома святой Павлы, расположение почти всего города сосредоточивалось на мне. Почти всеобщим мнением  я  почитался  достойным  высшего  священства'.

Но в 384 году папа умер. К тому времени, вследствие уже упоминавшихся литературных выступлений Иеронима, его отношения с римским клиром до того испортились, что вопрос о его избрании и не поднимался. Новый папа, не будучи неприязненно настроен к суровому обличителю, во всяком случае не принадлежал и к числу его покровителей. Тогда откровеннее зашевелилась злоба. Враги всякого рода: противники его переводов Св. Писания, эти 'двуногие ослята', как он называл их, завистники его влияния у папы, завистники его роли в среде римских женщин — все они соединенными усилиями стали стремиться к тому, чтобы 'выжить' его из Рима. Отчасти в этом ожесточенном гонении на него виноват был и сам Иероним. Его характер, нетерпимый, желчный и властный, как будто создан был для того, чтобы везде восстанавливать против него людей. 'Я могу и сам кусаться, могу и сам, задетый, вонзить клыки',— писал Иероним. Но это было плохим приемом борьбы против целого Рима недоброжелателей. Клевета распространяла сплетни об его отношениях к Павле и Евстохии. Народ ненавидел монахов, в частности Иеронима. Последний даже чуть было не сделался жертвой возмущения черни во время похорон Блезиллы, дочери Павлы. Когда мать неутешно плакала, идя за гробом, народ (мы продолжаем словами Иеронима) 'зароптал: Разве не то мы говорили всегда? Она страждет, что дочь ее убита постами, и что даже от второго дочернего брака она не имеет внуков. Когда же будет изгнан из города этот ненавистный род монахов? Отчего не побьют их камнями, не утопят в реке? Несчастная женщина обманута ими. Что она не хочет быть монахиней — это видно из того, как она плачет: ни одна язычница не оплакивала так детей своих'. Очевидно, торжество христианства в Риме не было еще таким безусловным, вопреки уверениям Иеронима. Впрочем — как легко понять — наиболее озлоблены были на Иеронима те, кто увидали свои портреты в его негодующих посланиях и по преимуществу в 'Письме к Евстохии'. 'Сказав, несчастный, что девицы должны быть чаще с женщинами, чем с мужчинами, я попал в глаз всем и каждому. Теперь все показывают на меня пальцами'.

От этого периода запутавшихся отношений до нас дошло 'Письмо к Марцелле об Оназе'. Оно чрезвычайно интересно в том отношении, что на его основании можно установить, как кажется, существование в тогдашнем Риме болезни, подобной позднейшему сифилису.

Оназ был одним из многочисленных inimici Иеронима в ту пору. Письмо, полное намеков и аллегорий, не дает возможности понять, чем именно Оназ вызвал раздражение автора. Но характерны самые насмешки: 'Я предлагаю усечь зловонный нос, — берегись, кто болен им'. 'Разве один в Риме, кто имеет 'раной позорной отъятые ноздри? (Эн. кн. б). 'Я смеюсь над грошовым красноречием со смешным носом'. И письмо заканчивается следующим советом: 'Дам, однако, совет, что тебе нужно спрятать, чтобы красивее мог казаться. Пусть твой нос не будет виден на лице, пусть речь твоя не звучит в разговоре: так ты сможешь казаться и красноречивым и привлекательным'. Zockler видит в этом частом упоминании носа намек на имя Onasus, но не говоря о натяжке, мы не можем допустить такого толкования хотя бы потому, что в письме уже имеется намек в данном отношении, но совершенно другой по смыслу. 'Или ты хорош себе кажешься, оттого что называешься счастливым именем?' (Onasus от ?????? 'польза', 'выгода', или же имеется в виду Bonasus — от bonus — как встречается в некоторых рукописях.) Как бы то ни было, вопрос представляется весьма любопытным, особенно если принять во внимание распространенное представление о сифилисе как исключительной принадлежности новых веков. Победа в конце концов осталась за противниками, и Иероним решил удалиться из Рима. Его опять потянуло к уединению, к жизни простой, мирной и далекой от всякой известности. Трогательны эти мечты его о безмятежном счастии на 'лоне сельской тишины'. В них всего яснее чувствуется усталость от сплетен, дрязг и  беспокойств  большого  города. 'Вот, когда уже большое пространство жизни лежит за нами, пройденное среди таких волнений, и корабль наш потрясен бурями и поврежден о подводные камни — теперь, как только будет можно, мы как в некую пристань, решили удалиться в безвестность сельской жизни. Там черный хлеб, овощи, взрощенные нашими руками, и молоко, деревенское лакомство, предоставят нам пищу грубую — правда, но в то же время — невинную. При такой жизни ни сон не отвлечет нас от молитвы, ни отягощенность желудка от чтения. Если будет лето — древесная тень даст убежище. Если осень — самая мягкость воздуха и устилающие землю листья укажут место отдохновения. Весной будут пестреть цветами поля, и среди голосов птиц слаще будут звучать псалмы. Когда настанут холода, туманы и снега, я не буду покупать себе дров, буду бодрствовать, согреваясь, или спать. Знаю наверное, что совсем не замерзну. А здесь пусть шумит Рим, неистовствует арена, безумствует цирк, утопают в роскоши театры, и — если нужно говорить о наших делах — пусть дамский сенат ежедневно принимает визиты'. Замечательно для поклонника великих поэтов, что даже и этот лирический отрывок полон отзвуками знаменитого Beatus ille qui procul negotiis Горация. Для путешествия был выбран уже знакомый путь на Восток. В последнюю минуту отъезда, 'уже всходя на корабль, в слезах и тоске' (flens dolensque — XXII, 482), Иероним написал небольшое послание к Азел-ле, в котором прощался со всеми, кого любил и чтил. Письмо оканчивается почти воплем: 'Приветствуй Павлу и Евстохию — хочет, не хочет мир — моих во Христе. Приветствуй мать Альбину и сестру Марцел-лу, приветствуй Марцеллину и святую Фелицитату, и скажи им: все вместе будем перед судом Христа там явно будет, кто как жил и мыслил. Вспоминай обо мне пример невинности и слава девства, и укрощай волны моря твоими молитвами'.

 VIII

Иерониму не пришлось надолго расстаться с Павлой и Евстохией. Правда, он отправился из Рима один, но через несколько времени, покинувши дома маленького сына, Павла с дочерью уехали вслед за Иеронимом. В Антиохии они встретились, чтобы не разлучаться более. Дальнейший совместный путь их лежал к Св. Местам, — однако и по дороге туда они старались не пропустить ни одного более или менее важного пункта, отмеченного Библией. Тир и Сидон, и поля древней битвы при Мегиддо — все это видели они теперь воочию, — и какими чувствами должны были наполняться при этом лицезрении души, для которых каждый камень здесь был великой былью, более того — священной реликвией! Чтобы дать понятие об этих чувствах, мы позволим себе привести небольшой отрывок из письма  Иеронима.

'Неужели же не будет того дня, когда нам доведется вступить в пещеру Спасителя? у гробницы Господа плакать с сестрою, плакать с матерью (Его)? Облобызать древо креста и на горе Елеонской вместе с возносящимся Господом устремляться за ним духом и молениями? Увидеть Лазаря в повязках, выходящего (из гроба) и струи Иордана, очистившиеся омовением Христа? Затем пойти к яслям пастухов, молиться у мавзолея Давидова? Узреть пророка Амоса, еще до сих пор на скале своей взывающего в пастушеский рог? Поспешить к палаткам Авраама, Исаака и Иакова и оных славных жен или к воспоминаниям о них. Увидать источник, в котором Филиппом крещен был евнух. Направиться в Самарию и поклониться праху Иоанна Крестителя, Елисея и Авдия. Побывать в пещерах, где во времена голода и гонений питалось множество пророков. Затем отправимся в Назарет и — согласно со значением имени его — увидим 'цветок' Галилеи. Недалеко оттуда видна Кана, где воды превращены в вино. Пойдем дальше  к  горе  Фавор  и  увидим  кущи  Спасителя  — не с Моисеем и Илией, как желал некогда Петр, а с Отцом  и  Духом  Святым.  Оттуда  достигнем  Генниса-ретского  озера  и  узрим в  пустыне  насыщаемые  пятью и семью хлебами пять и четыре тысячи народа. Откроется город  Наим,  у врат которого был воскрешен сын  вдовы. Будет  виден  и Гермоним и поток Ендорский, где был побежден Сисара. Капернаум также, славный чудесами Господа, и равным образом вся Галилея будут доступны взорам. А затем, сопутствуемые Христом, через Силу и Вефил и другие  места,  где  всюду  водружены  церкви, как  некоторые  знамена  побед  Господа, возвратимся  к 

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату