превосходит, ибо ни в одном из них нет полного сходства с вашей милостью.

— Я и не желал, чтобы меня нарисовали точно. Думаю, что принцесса не станет гневаться, если на самом деле я окажусь немного лучше, чем на портрете.

Он выбрал портрет, который понравился ему меньше других, велел вставить его в раму с драгоценными камнями и послал своих придворных с портретом и дарами к отцу прекрасной принцессы просить её руки.

Слов нет, чтобы выразить нетерпение, с каким он ждал возвращения послов. Спустя несколько недель они вернулись печальные и огорчённые, так что Мирослав ничего хорошего услышать от них и не ожидал.

— Повелитель и король наш! — сказали послы, представ перед Мирославом.— Неслыханное оскорбление нам нанесли, и мы боимся поведать всё вашей милости.

— Что бы там ни было — говорите.

— Король принял нас благосклонно и гостеприимно, и весь двор радовался тому, что ваша королевская милость хочет жениться на принцессе Красомиле. На следующий день отправились мы к принцессе выразить своё почтение. Никому ещё не было позволено коснуться её руки, так что и мы смели лишь поцеловать край её одеяния. Надменно взглянула она на портрет вашей милости и, возвращая его нам, сказала: «Король, изображённый здесь, не достоин даже обувь мне завязывать». От такого позора кровь вскипела в нас, но старый король умолял утаить случившееся, говорил, что сам многое вынужден от дочери сносить; быть может, всё уладится и принцесса даст своё согласие. Однако мы сочли, что такая королева не может быть вашей женой и хорошей правительницей для своих подданных. Мы уехали, не слушая уговоров.

— Это было мудрое решение, я вполне доволен посольством. Об остальном я позабочусь сам,— ответил король, но лицо его пылало гневом при мысли о высокомерной принцессе.

Долго размышлял он, что теперь делать, пока наконец не нашёл выход, который показался ему самым лучшим. Он позвал своего старого советника и управителя, ему единственному поверил свой замысел, и тот его одобрил.

На другой день в замке было оживлённо — король собирался в дальний путь. Управление страной он передал своим советникам, а замком — старому управителю. На третий день он выехал из замка. На границе своего королевства отослал свиту со всем, что было, обратно и, взяв кое-что из одежды да деньги, дальше пошёл один.

Был тёплый весенний день, принцесса Красомила прогуливалась по саду, прекрасная, как богиня Лада, только лицо — словно роза без аромата, словно сад, не согретый солнечными лучами. А душа у неё была добрая. Нередко плакала она над горем бедняка, щедро раздавала милостыню. Но близко подойти к ней никто не смел. Многие добивались её руки — она, однако, всеми пренебрегла. Старый король часто укорял её за безмерную гордыню. Однако на это она ему отвечала:

— Мой жених красотой, величием, мастерством и благородством должен всех остальных превосходить, иначе он никогда моим мужем не будет.

Однажды, когда она прохаживалась по саду, приходит к ней отец и говорит:

— Дочь моя, я взял на службу молодого человека и назначил его старшим садовником. Только показался он мне очень образованным для такой должности. В садоводстве он разбирается так же хорошо, как и в грамоте, а кроме того, знает музыку. Удивило меня это, и я с радостью принял его ко двору. Ведь такого образованного человека нет у нас в королевстве. Что ты об этом думаешь?

— Ничего не могу сказать, поскольку я его не видела. Думаю, ты правильно сделал, отец, потому что такой человек при дворе будет как бриллиант. Если он и вправду так обучен музыке, как ты говоришь, а кроме того и нрава благородного, он бы мог поучить меня игре на арфе. Вели позвать чужеземца.

Король знал, что она это скажет. Принцесса вошла в беседку, куда тут же явился и Мирослав.

— С глубочайшим почтением, милостивая госпожа, жду ваших приказаний,— молвил Мирослав, низко склонил голову и поцеловал край её роскошного платья. При этом он глянул на принцессу так, что зарделась надменная принцесса и опустила взгляд свой на розу, которую только что сорвала в саду. Не ведала она, какая беда притаилась в только что распустившемся бутоне. В лепестках, словно завёрнутое в розовые пелёнки, сидело маленькое жестокое божество, натянув тетиву лука, готовое выпустить стрелу, отравленную сильнейшим ядом. И стоило Красомиле опустить взгляд свой на розу, как божество выпустило стрелу — и принцесса ощутила боль в сердце, от которой нет на свете никаких лекарств.

— Как вас зовут? — спросила она юношу приветливым голосом.

— Мирослав,— отвечал тот.

— Отец мне сказал, Мирослав, что вы знакомы с музыкой, а я уже давно хотела, чтобы у меня был учитель, который поучил бы меня .играть на арфе.

— Если скромных моих способностей окажется достаточно для того, чтобы учить вас, я сочту себя счастливым.

— Об остальном вам сообщит король,— ответила на это принцесса и жестом дала понять, что чужеземец свободен. Но ещё долго потом Красомила не понимала, что с нею происходит. В голове шумело, какие-то голоса что-то нашёптывали, куда-то манили, в душе звучала сладостная музыка, а на сердце было так хорошо, как будто после долгой, тёмной ночи первый раз выглянуло солнышко и она настежь распахнула ему свою душу.

Послышались шаги. Красомила очнулась от грёз. Вошёл король.

— Ну,— спросил король,— годится Мирослав тебе в учителя?

— Я предложила ему заниматься со мной, а вот когда начать занятия, как раз об этом я сейчас и думаю.

— Делай так, как тебе угодно. Я же, когда слышу имя его, вспоминаю короля Мирослава и со страхом думаю, что не стерпит он твоего оскорбления и объявит мне войну. Ах, дочка, большую ошибку ты тогда совершила.

— Не мучай меня, отец! Я была бы несчастной, если бы мне пришлось выйти за того короля. Я ни в чём не раскаиваюсь.

Задумался король, огорчился.

На следующий день уроки начались.

Мирослав был усердным учителем, а Красомила — прилежной ученицей, и ледяная корка, сковавшая её сердце гордыней, таяла день ото дня. Придворные всё чаще шептались меж собой: «Что это с нашей принцессой случилось? Никогда раньше коснуться её руки никто не смел, а теперь она позволяет Мирославу целовать ей руку на прощание!»

Любовь смирила её гордыню. Мирослава при дворе полюбили, а больше всех — Красомила, хотя и не хотела в том самой себе признаться. Приходя в сад, надменно приветствовала главного садовника, но садилась только на скамейку или же в беседку, которую ради неё Мирослав велел сделать за одну ночь. Такая забота не могла не трогать её, и она была благодарна за почтение к ней. Они обменивались несколькими словами, завязывался разговор. У принцессы всегда было много вопросов и распоряжений.

А с учением было так: иногда она капризничала, и слуга сообщал учителю, что у принцессы нет желания заниматься. Вскоре каприз проходил — и слуга бежал к учителю и просил его прийти. Частенько, чтобы суровое лицо его просветлело, она подавала ему руку для поцелуя. Такой чести не удостаивались даже самые высокородные дворяне.

Вечерело, принцесса сидела у открытого окна, играла на арфе и напевала, Мирослав — возле, взгляд прикован к её лицу, позолоченному лучами заходящего солнца. Неожиданно она перестала играть и подала арфу учителю.

— Если милость ваша позволит, теперь спою свою песню я,— произнёс Мирослав. Красомила согласилась.

И он запел. Как он пел! Вскоре Красомиле уже казалось, будто слышит она перезвон серебряных колоколов, зовущих вдаль; потом вдруг — будто манит её нескончаемая соловьиная трель, зовёт под тенистую сень деревьев. Солнце опускалось за высокую гору.

Последний луч его проник в окно и сорвал остатки ледяного покрова, который всё ещё, словно тонкая паутина, держал сердце надменной принцессы в своих путах. Тихо склонилась она к Мирославу, и слеза её