свет, намекнул, что у героев имеются реальные жизненные прототипы. Позднее более детально об этом поведал и сам Магрис. В публикуемых в качестве Послесловия к русскому изданию «Пояснениях авторского замысла» писатель рассказывает о поставленных задачах, прототипах главного героя и других персонажей. Так как замысел и цели произведения подробно раскрываются автором, я не стану обращаться здесь к литературным особенностям и обстоятельствам написания романа «Другое море», скажу лишь, что роман стоит в одном ряду с известными произведениями, которые достойно представляют европейскую и мировую литературу конца XX века.
Вероятно, стоило бы обратиться к другим реалиям, напомнив о запечатленной на страницах романа неповторимой атмосфере ушедшего века. Действие разворачивается в разных исторических и географических координатах. XX век сблизил расстояния, всего несколько дней пути разделяли теперь страны, расположенные по разным сторонам Атлантики. Океан бороздили мощные пассажирские корабли, перевозя людей с их непохожими судьбами в обоих направлениях. В начале века плыли больше всего из перенаселенной Европы в страны североамериканской и южноамериканской мечты, пополняя население Нового Света. По их стопам следует и герой романа, Энрико Мреуле. Но он бежит из Европы вовсе не в поисках денежного Эльдорадо. Нет, он не столь нуждается в средствах, как многие гонимые в эмиграцию голодом на родине его будущие соотечественники, итальянцы. Его семья располагает небольшими, но вполне достаточными доходами, позволяющими безбедно существовать на южной окраине Австро- Венгерской империи, в родной Гориции, прозванной габсбургской Ниццей.
Здесь после окончания учебы в университете Инсбрука, где его заворожила античная философия, древнегреческий и латынь, молодой Энрико мог бы найти применение своим силам и знаниям. Но такой путь не для него. Его ничто не устраивает, ему слишком неуютно в родительском доме, неуютно и в самой Габсбургской империи. Ему противны чинопочитание, иерархизация и милитаризация, проникшие во все поры общества. Он не хочет вместе со сверстниками идти в армию, чтобы повиноваться глупым приказам воинских начальников. Чувствуя, что в затхлой атмосфере австро-венгерской провинции нечем дышать, он бежит в Латинскую Америку. Единственное, что вызывает у него неподдельное сожаление, — то, что с отъездом в Аргентину рушится сложившееся братство одинаково воспринимающих окружающий мир друзей, эпизод из беззаботной жизни которых, полных юношеских надежд, во время короткого отпуска на берегу Адриатики у мыса Сальворе вонзился в душу Энрико. Герой не раз мысленно возвращается к тем незабываемым дням, вспоминая их как лучшее время молодости, а может быть, и всей жизни.
Энрико постоянно обращается мыслями и к Карло Михелынтедтеру, лучшему другу, единственному на земле человеку, которого он мог бы назвать своим братом. Но его гениальный друг, достигший уже в ранние молодые годы головокружительных высот в науке философии, рано ушел из жизни. Энрико же все последующие годы постоянно мысленно сверяет с ним свои поступки. Он, как никто другой, способен оценить философские шедевры друга. Энрико не находит в этом мире никого, кто может его понять так, как понимал Карло, и все больше замыкается в себе, довольствуясь минимально необходимым.
Упругая и емкая проза автора, концентрация многих мыслей в немногих словах, отличающийся порой едва уловимой нюансировкой тон, которым эти слова произносятся, придают роману тот необычный колорит, что делает произведения Магриса столь узнаваемыми. Ритм повествования изменяется по мере развития событий и взросления героя. Вот перед нами полный сил юноша, недавний выпускник классической гимназии-лицея в Гориции, восторженно вступающий в мир, наслаждающийся взаимопониманием со школьными друзьями, один из которых вскоре прославится на весь мир. Энрико найдет потом в трудах Карло ответы на многие мучающие его вопросы. Вооруженный этим знанием, он спокойно относится к ударам судьбы и бушующим вокруг вихрям человеческих страстей и исторических событий. Перед глазами читателя чередой проходят эпизоды жизни героя: в Гориции, Аргентине, снова Гориции и, наконец, Сальворе, где он поселяется и доживает свой век. Вокруг главного сюжета, жизнеописания главного героя, удачно выстроены и другие линии — зарисовки быта Южной Америки, размеренной, но неспокойной жизни межвоенной Европы, символичны вставки из сказочных легенд с их особым авторским стилем.
Незабываемые сцены физического угасания героя становятся и кульминацией романа. Здесь все строится на резком контрасте. Полный сил юноша, потом зрелый, самодостаточный мужчина, гордый, независимый и отличающийся завидным здоровьем, обессиливает, превращается в немощного старика, теряет память. Писательский талант автора раскрывается в полную силу, когда лишь несколькими скупыми штрихами создается объемное кинематографическое изображение ухода героя из жизни, и читатель искренне сопереживает герою. Неподдельной грустью окрашены сцены последних встреч Энрико и Паулы, сестры Карло. Герой был влюблен в нее в юности, и потом, уже после смерти Карло, они не раз встречались. Выйдя замуж, Паула оказалась в Швейцарии, а по окончании еще одной мировой войны, выпавшей на долю их поколения, — она едва ли не единственная оставшаяся в живых из большой еврейской семьи в Гориции. В нацистских концлагерях погибли все ее родственники, включая девяностолетнюю мать, всегда с особой теплотой относившуюся к другу своего погибшего сына. Сам Энрико — в молодости подданный Австро-Венгерской монархии, а в зрелые годы — Итальянского королевства, обзаведясь домом на берегу моря в местах, где проведены незабываемые дни юности, после нового передела европейской карты не уехал, как многие другие, в Италию и в последние свои годы живет уже в социалистической Югославии.
Паула навещает его, невзирая на трудности преодоления новых послевоенных границ. Они идут на берег в том месте, где когда-то провели лучшие дни беззаботной юности и им казалось, что впереди — прекрасное будущее. И тут возникает проникнутое трагизмом ощущение, что семьдесят лет промчались как один день и, пройдя немалый жизненный путь, герои романа вернулись к изначальной точке. Хотя Энрико и Паула всегда были отдалены друг от друга, жизнь проведена вместе. Они понимают, что оставшееся им время сжимается до последнего предела. Цепь пространства и времени замыкает брошенная Паулой в начале века шишка пинии, долетевшая до его середины. Все, жизнь героев, как и сам роман, подошли к концу. Другого моря нет, да если оно где-нибудь и могло существовать, это всего лишь несбывшаяся мечта…
В отличие от многих других, склонных к морализаторству современных писателей и публицистов, Магрис не поучает. Его произведения — не монолог, а диалог автора с читателем, соучастником творческого процесса. Согласитесь, что в современной прозе нечто подобное — большая редкость. Присущий творческой манере писателя историзм, точное воспроизведение канвы исторических событий, заставляет безоговорочно поверить в реальность происходящего. Нарочитая лапидарность авторского стиля сходна с поэзией в прозе. Мало кому из прозаиков удавалась столь проникновен ная, поэтическая выразительность в прозе, в русской литературе с ней связаны те, кто и начинал как поэты: Тургенев, Бунин, А. Белый, Пастернак.
Действие романа разворачивается в первой половине двадцатого века, но нити культурных реминисценций тянутся до древнегреческого гомеровского эпоса и поэзии латинских авторов периода Древнеримской республики. Энрико погружен в глубочайшие вековые пласты европейской культуры, мало интересуясь временами, в которых ему довелось жить и знаковыми фигурами которых являются кайзеры, короли, диктаторы. Люди для них, как и рабы в древности, всего лишь покорные винтики тоталитарной государственной машины, а правят бал, как нередко бывало и раньше, шайки злодеев. Энрико нет дела до этого, и все эти кайзеры, короли, фашистские тираны и коммунистические вожди, собиравшиеся каждый по-своему «осчастливить» человечество, проходят в романе всего лишь вторым планом, оставаясь за кулисами. Эти имена возникают лишь для отсчета времени, отсюда и упоминания о таких исторических лицах, как австрийский кайзер Франц-Иосиф, аргентинский президент Иригойен, итальянский король Виктор-Эммануил III, фашистский дуче Муссолини, нацисты Третьего рейха, югославский правитель Тито, советский диктатор Сталин.
Все это фон, лишь задники театральных декораций тернистой сцены, на которой проходит жизнь незаурядного европейского интеллигента, или, как поправили бы нас в Европе, интеллектуала, потому что понятие интеллигент связывается там главным образом с русской культурой. Это своего рода микроистория одного человека, если применить здесь понятие, ставшее модным в исторической науке конца XX века. Если коротко, то это уход от изображения в исторических трудах лишь эпохальных, по мнению традиционной историографии, событий. При таком ракурсе уже не столь важны прежние приоритеты, отображение извечной борьбы внутри и вне национальных сообществ. История рассматривается сквозь призму отдельно взятой личности, жизни отдельного индивидуума, принятия или отвержения им господствующих в данный момент моральных ценностей, с опорой на которые творится всякая политика, вкладывается конкретное
