Свет дня, кажется, не стал ближе ни на шаг. Ноги Мау отяжелели, словно камни. Всё тело болело. Но тут появилась она, серебристая нить, и потянула его к будущему, которое может настать…

…и под ногами оказался, наконец, твёрдый камень. Мау оттолкнулся изо всех сил, его голова показалась над поверхностью воды. Ноги снова коснулись дна, солнечный свет сиял нестерпимо.

За всем остальным Мау наблюдал словно со стороны: как он вытаскивает девушку на камни, переворачивает лицом вниз и хлопает по спине, пока она не начинает со всхлипами выкашливать воду. Потом он поднимает её на руки и бежит по пляжу, чтобы уложить на песок у огня. Её снова стошнило водой, она застонала. Только сейчас Мау осознал, что его тело слишком слабое, чтобы проделать всё это, и рухнул ничком на песок.

Он смог перевернуться на живот как раз вовремя: его стошнило остатками печенья, и он тупо уставился в песок перед собой. 'Этому не бывать', - подумал он. Короткая фраза стала символом его торжества и победы.

- Не бывать этому! – сказал он вслух, и слова придали ему сил, подняли его на ноги. – Не бывать этому! – крикнул он в небеса. – Не бывать этому!

Услышав тихий звук, он посмотрел вниз. Девушка вся дрожала. Он опустился рядом с ней на колени и взял её за руку, которая всё ещё сжимала шляпу капитана. Кожа девушки была бледной и холодной, словно прикосновение Локачи, даже здесь, рядом с огнём.

- Нечестно! Я спас её! – закричал он. – Не бывать этому!

Мау бросился бегом вдоль пляжа и свернул в Нижний лес. Красные крабы бросились в рассыпную, когда он вихрем пронёсся по просеке. Добравшись до большого каноэ, Мау проворно залез внутрь. Где-то тут… да, вот он – большой кусок ткани в углу. Мау схватил ткань и потянул. Кто-то потянул её обратно. Он дёрнул изо всех сил, и что-то с грохотом рухнуло на пол.

Раздался голос:

- Ваарк! Робертс – ужасный пьянчужка! Покажи нам свои подштанники!

На этот раз ткань подалась, и Мау увидел лежащую на полу разбитую клетку, в которой сидела очень сердитая серая птица. Птица уставилась на Мау.

- Ваарк! Блаженны кроткие, моя набожная тётя!

Мау сейчас было не до птиц, но эта посмотрела на него как-то странно, словно ожидала ответа.

- Не бывать этому! – крикнул он и выбежал из кабины, сжимая в руке развевающийся кусок ткани.

Он был уже на полпути обратно к пляжу, когда услышал над головой хлопанье крыльев и крик:

- Не бывать этому!

Мау даже не поднял взгляд. Мир и без этого стал слишком сложен. Он добежал до костра и завернул девушку в ткань, так плотно, как только смог. Через некоторое время она перестала дрожать и, кажется, заснула.

- Не бывать этому! – крикнула птица, пристроившись на сломанном дереве неподалёку.

Мау моргнул. Он понял, что она кричит! И раньше понимал, просто не осознавал этого.

Он и раньше знал о птицах, способных научиться говорить, например, серый ворон или жёлтый попугай, но они произносили слова очень невнятно. А эта птица разговаривала так, словно понимала, о чём речь.

- Где моя жратва, ты, старый сварливый ночной горшок? – спросила птица, возбуждённо прыгая на своём насесте. – Жрачку давай, старый ханжа!

А вот это весьма напоминало речь штанишников.

Говорят, когда тонешь, вся жизнь проходит пред глазами.

На самом деле оказалось, что такое случается лишь когда ты не утонул. Действительно, целая жизнь, от самого начала до последней секунды. В основном, всё довольно туманно, однако некоторые моменты становятся тем красочнее, чем дольше их помнишь.

В жизни Эрминтруды таким моментом стала карта. В каждой жизни должна быть карта.

Карта. О, да, карта. Однажды дождливым вечером она обнаружила её в библиотеке, и уже через неделю могла, если нужно, нарисовать по памяти.

Карта называлась 'Великий Южный Пелагический Океан'.

Полмира покрывала морская синь, сшитая рядами маленьких точек, которые её отец назвал цепочками островов. Сотни и даже тысячи островков, зачастую вмещающих лишь одну-единственную пальму, сказал он. На необитаемом острове обязательно должна быть кокосовая пальма, это, практически, закон. Если кто-нибудь потерпит у такого острова кораблекрушение, моряк сможет, по крайней мере, сидеть в тени[4]. Отец даже нарисовал картинку, изображающую Эрминтруду под пальмой, в белом платье и с зонтиком от солнца в руках. Впрочем, он сразу же добавил к нарисованному горизонту силуэт кораблика, который спешит, чтобы спасти её.

Гораздо позже она смогла прочесть названия архипелагов: Банковский Понедельник, День Нечисти, День Литании, День Матери, Новогодняя Ночь… такое впечатление, что по Великому Южному Пелагическому Океану моряки плавали, пользуясь календарём вместо секстана и компаса.

Отец сказал, что если приглядеться, на карте можно даже найти остров Дня Рождения Миссис Этель Дж. Банди, и вручил дочери большое увеличительное стекло. Она провела множество долгих воскресных вечеров, лёжа животом на карте и тщательно изучая ряды мелких точек, пока, наконец, не пришла к выводу, что остров Дня Рождения Миссис Этель Дж. Банди является Папиной Шуткой, т.е. шуткой несмешной, но забавной своей парадоксальностью. Однако, благодаря отцу, она теперь наизусть помнила все архипелаги Великого Южного Пелагического Океана.

Тогда ей очень хотелось оказаться на таком островке, затерянном среди солёных вод, столь маленьком, что сразу и не поймёшь: то ли это вправду остров, то ли карту засидели мухи.

Но и это не всё. В конце атласа нашлась карта звёздного неба. На свой следующий день рождения Эрминтруда попросила подарить ей телескоп. Её мать тогда была ещё жива и предложила ограничиться пони, но отец лишь рассмеялся и купил прекрасный телескоп, заметив:

- Конечно же, она должна смотреть на звёзды! Девушка, не способная опознать созвездие Ориона, просто не заслуживает внимания!

Вскоре она стала задавать ему непростые вопросы, и отец взял её с собой на заседание Королевского Научного Общества. Оказалось, что белокурая девятилетняя девочка, которая к тому же знает, что такое 'предварение равноденствий', может задавать бородатым знаменитым учёным практически любые вопросы и без труда получать ответы. Кому нужен пони, если перед тобой лежит целая Вселенная? Вселенная гораздо интереснее, и стойло чистить нет необходимости.

- Интересный выдался денёк, - заметил её отец, когда они возвращались с очередного заседания.

- Да, папа. Думаю, доктор Агассис вполне убедительно обосновал теорию оледенений, а кроме того, мне требуется телескоп побольше, чтобы разглядеть Красное Пятно на Юпитере.

- Я об этом подумаю, - ответил её отец с безнадежной родительской дипломатичностью. – Только, ради Бога, не говори бабушке, что здоровалась за руку с мистером Дарвиным. Она полагает, что он