задевать вышагивающего впереди Серого. Брат выдумал какую-то новую шутку? Ну и пусть, что не смешную. Вот поедим сейчас, вникнем и посмеемся вместе.
– Что за дрянь ты купил?
– Не любишь с ветчиной, да? С сыром надо было? – вскинулся Ванька. – Давай я еще раз сгоняю!
– С какой ветчиной! Сгоняет он... Холестерин, красители, ароматизаторы. Соли одной сколько! Тут сбоку все написано. Ты что же, состав не читал?
Серый ткнул Ваньке в лицо яркую, радостную упаковку с такими желанными чипсами, местами уделанную, будто отпечатками мушиных лапок, крохотными буковками. Ванька состроил виноватого и замотал головой, каждую секунду готовый расхохотаться. Но Серый все тянул, не подавал знака. Он отлично играл. На Ванькин взгляд, даже слишком хорошо: и поза, и лицо, и глаза – все было по-настоящему.
– Ну ты чего, а? – не выдержал Ванька, рискуя испортить игру. – Кончай, есть же хочется!
– Это есть нельзя, – отрезал брат.
Стремительно нагнулся к мусорному ведру и распрямился, но уже без пакета в руках.
– Серый, ты чего, Серый?
– Мое имя Сергей. Попрошу запомнить и впредь не употреблять идиотских кличек.
И вышел из кухни. Ванька долго стоял, не зная, что делать. То ли вытаскивать еду из-под крышки мусорки – она ведь в пакете, в упаковке, ничего с ней не случилось. То ли бежать за братом. А может, «скорую» вызывать? Заболел ведь Серый, точно заболел.
Ага, «скорую»... И что он врачихе скажет? Откуда брат-то взялся – как объяснить? А вдруг отнимут Серого, увезут куда-нибудь, будут иголками колоть, изучать! А что, и запросто: Ванька о таком много фильмов видел.
Семейные узы пересилили. Наплевав на голодную резь в животе, Ванька скользнул коридором к их с братом комнате, толкнул дверь.
– Я, кажется, просил не хлопать, – обронил брат, не поднимая головы.
Он сидел за столом, где с окончания учебного года успел нарасти слой лунной пыли. Взгляд был прикован к раскрытой книге, в которой Ванька с ужасом опознал не детектив и не приключения, а учебник математики за следующий класс. Остальные учебники ровной башней устрашающе высились точно посередине стола.
– Ты чего делаешь? – зачем-то спросил Ванька не своим голосом.
– Не видишь, овладеваю знаниями, – ответил, тоже не своим голосом, то ли брат, то ли вовсе посторонний мальчик.
Ванька медленно-медленно прикрыл дверь. В темном коридоре он почему-то чувствовал себя спокойнее.
День кошмаров только начинался.
Проходя по улицам, где шумели, толкались, неслись куда-то пестрые люди и машины, Один размышлял, что даже этот убогий мир вовсе не безнадежен. Конечно, порядка в нем нет совершенно. Но это и к лучшему. Делать свое всегда лучше, чем исправлять чужие ошибки, а в том, что навести порядок может только он, Один ни на миг не сомневался. Он вообще никогда не сомневался. Главное, в этом мире не было той отвратительной неугомонной, бессмысленной силы, от которой все расползалось, менялось, перерождалось – словом, портилось. Здешние люди и вещи, хоть и были всего лишь заготовками настоящих людей и вещей, но заготовками качественными, чистыми, не испорченными примесью подлинного Хаоса. Так, неорганизованность, не более!
То есть пока не испорченными. Мерзкий Всё, гадящий повсюду, где прошел, уже находился здесь, в этом нетронутом мире. Он шлялся здесь, потому что исхитрился сбежать из-под надзора Одного. Но вины Одного в этом не было! Кто бы на его месте не отвлекся? Тот человечишко со своей игрой... Куда все-таки девался шарик? Почему всякий раз оказывался не там, где ему положено было находиться? Необъяснимо, невозможно, неправильно! Словом, Один знал, что не виноват. Он вообще всегда все знал.
Он пружинисто шагал по улицам, подпорченным разгильдяйством здешних дикарей, и высматривал, выцеливал следы порчи совсем другого масштаба – не случайной, а злонамеренной, глубокой, поражающей самую суть вещей. Он проходил парк насквозь, оставляя за собой аллею обмерших, неподвижных даже на ветру деревьев с симметричными ветвями и листьями один к одному, восхитительного серо-стального цвета. Листья стояли не шевелясь, словно кристаллы выросли на ветках, обмакнутых в мертвую воду. И таджикский дворник в костюме киношного аксакала – черном халате до пят, с пыльной позолотой, с лицом, правда, не таджикским, а впрочем, кто их, черных, разберет – потерянно застывал с граблями в неловких руках, глядя сквозь пустой уже коридор вслед чему-то, некогда очень важному для кого-то, кем он когда-то был.
Спасаясь от телефонного звонка, Тиралд зарылся в подушку. Трель ввинтилась в другое, беззащитное ухо. Натянутое на голову одеяло приглушило звук, но в бок ему ткнул острый локоть жены.
– Ответь. И пошли подальше, – не открывая глаз, приказала жена.
Тиралд покорно сполз с кровати. Телефон разрывался. И он разрывался тоже: трубку следовало снять поскорее, чтобы не разозлить принцессу, но впопыхах он рисковал споткнуться о хлам на полу и свернуть себе шею.
– Алло?
Интонация у Тиралда была просительная, будто не звонившему, а ему самому что-то было нужно от этого несвоевременного телефонного звонка.
– Здравствуй, Сережа. Снежану можно? – ударил в ухо бодрый женский голос.
– Не знаю... – растерялся Тиралд.
Он без конца терялся, когда дело касалось принцессы. Плотно закрыв ладонью микрофон трубки, Тиралд просунул голову в дверь спальни и пропел:
– Принцессочка, тебя!
– Кого там разбирает? – донеслось из-под одеяла.
– Анна Викторовна.
– Сучка старая.
– Снежечка, мы ей денег должны!
Тиралд в ужасе покосился на трубку, стиснутую в руке.
– Скажи старухе, что я... – Скрип кровати заглушил остальное.
– Она вам позже перезвонит!
Тиралд поспешно нажал отбой. Огляделся, куда бы присесть, но некуда было. Даже на табуретке высилось сложное сооружение из детских вещичек, фломастеров и журналов, увенчанное закопченной кастрюлькой. Мелькнула было мысль прокрасться обратно в супружескую постель, но Тиралд мысль отогнал как бесперспективную. Супруга, конечно, уже освоила всю немаленькую кровать, очень у нее это ловко выходило. Вытянется по диагонали, руки-ноги раскидает, и все, даже с краешку не притулишься. Чем сдвинуть, легче навозную кучу перекидать – вони столько же, зато без последствий. Принцесса у него была мастер демонстрировать причинно-следственные связи, без последствий не обходилось ни одно действие, чем-то ей неугодное. Принцесса сук.
Чтобы окончательно проснуться, Тиралд побрел в ванную, попутно нажав ногой кнопку стоявшего на полу чайника. Плеснул в чашку свежей, вчерашней, заварки, долил кипятком, но сделать успел лишь пару глотков. Из спальни в гостиную выполз малыш, повертел головой и уверенно направился к родителю, прокладывая себе путь среди разбросанных всюду игрушек и кроссовок, белья и обломков мебели, составленных на пол тарелок, вылизанных дочиста еще третьего дня.
– Пуська, проснулся... Ну иди сюда.
Тиралд с покорной улыбкой наклонился к ребенку. Сдвинув в угол дивана кучу хлама, завалился в другой угол, пристроил сына под бок и прикрыл глаза, мечтая доспать.
Целых две минуты Пуська честно пытался себя развлекать. Потеребил покрывало, полазал туда-сюда через отцовское туловище, посопел, погрыз что-то найденное тут же. Потом раздался тяжелый звук удара, и Тиралд в ужасе подскочил. Пуська уже был внизу, падение не испортило его настроения и не заставило переменить планы. Упорно, как маленький розовый танк, он двигался в сторону кухни.
– Мама! – требовательно раздалось от двери.
