– Это он без очереди решил пролезть! Не пускайте его, товарищ приемщик. Ах ты, хорек старый!

Тандем пошатнулся от чувствительного тычка в плечо. Соседи гневно загудели. Купчишка, рекомый приемщиком, малость успокоился и обронил почти дружелюбно:

– А ну, гондон драный, шкандыбай в конец.

– В ко-нец, в ко-нец! – принялась скандировать толпа.

Тандем с независимым видом двинулся вдоль очереди в конец. «Жалкое простонародье, – думал он в запоздалом приступе сословной гордыни. – Сволочь неблагодарная».

Очередь двигалась медленно. Тандема, однако, снедали стыд и обида, и он едва замечал бег времени, приближаясь мало-помалу к заветным вратам.

– А, гондон драный, – приветствовал его приемщик как старого знакомого. – Ну давай, сдавай.

Он заглянул в сумку.

– Эт-та... Эт-та что?

– Бутылки. – Тандем позволил себе горделивую усмешку. – С Вольного острова, из стеклодувных мастерских самого...

– Эт-та что за хрень, я тебя спрашиваю?

– Вы же видите, бутылки.

Тандем указал на изящный сосуд бордового стекла, казавшийся подлинной драгоценностью в грязной лапище лавочника.

– Забирай свое барахло, нормальную тару тащи!

– Вы что, ослепли? – обиделся Тандем. – Да бутылок лучше в целом свете не сыскать! Качество первостатейное, без изъяна, и...

Приемщик покраснел уже весь, словно голова его была на самом деле телом гигантского клеща, налившегося кровью.

– Взял свое говно, – раздельно проговорил он, – и свалил. Понял? Ну!

Множество рук вытолкали ничего не понимающего Тандема прочь, переправили, передавая его по цепочке, обратно в конец. Попутно Тандем собрал немалый урожай насмешек, тычков и торопливых советов.

– Ты уж не зли его...

– А ну как закроется Степка, лапу будем сосать?

– Сам-то откуда будешь? С лица вроде не таджик, а в халате!

– Бутылки простые бери, чурка нерусский, обычные, пивные...

Сосед даже продемонстрировал Тандему «бутылку обычную, пивную». Маг пренебрежительно оглядел убогое изделие, послушал жалобы на то, как мало теперь дают и как трудно с бутылочного промысла кормиться. Еще бы не трудно, отметил про себя. Сумка-две, вот и вся добыча – прокормишься тут, пожалуй! И отошел в сторонку, за гаражи.

Завершив расчеты с очередным собиральщиком, Степан, раздражительный приемщик стеклотары, бросил усталый взгляд в сторону и оцепенел: к дверям пункта давешний старый идиот с усилием волок здоровенную платформу на колесиках, уставленную в несколько этажей ящиками, полными бутылок. Перспектива одним махом покончить с волынкой настолько окрылила Степана, что он, преодолев свойственное ему презрение к физическим усилиям, сам выскочил во двор помочь пердуну. Пересчитал ящики и одобрительно хмыкнул:

– Упер, что ли, где? Ну молодец, старый хрыч, молодец!

Тандем с торжеством ссыпал деньги в потайной карман мантии. Не замечая тяжелого взора несчастных с клетчатыми сумками, вышел из врат на вольный воздух. Он был сыт, был богат, был, бесспорно, невероятно удачлив и могуч. Эйфория затоптала в самом зародыше простые вопросы: почему то, что не вышло с вонью самодвижущихся карет, вышло теперь с бутылками? Что изменилось с той поры во дворе, что произошло с миром? И главное, кто шел там, на улице, по ту сторону домов? Кто – или что? Но Тандем забыл задать их себе. А через мгновение ему и вовсе стало не до вопросов.

– Закрыто! – выкрикнул купчишка Степан, загремел и задвигал жестью. – Говорю вам, прием окончен, тары нет!

– Окончен? – взвыла очередь, как один человек, брошенный на съедение мифическому чудовищу. – Окончен?! Вон он, ребята, вон уходит! А ну бей!

И Тандем, не вполне еще понимая, что творится за спиной, побежал. Он бежал, не различая дороги, бежал так, как не бегал даже в детстве – болтовня с друзьями и даже подслушивание разговоров взрослых никогда не требовали от него подобных экзерциций. Опамятовался неведомо где, далеко от места роковой торговли. Сердце выпрыгивало из груди, и только клацающие зубы, кажется, не позволяли ему расстаться с бренным телом. Ноги подламывались, противная старческая слабость окатывала туловище холодной волной. Что хуже всего, денег не было. Только на дне слишком мелкого кармана каким-то чудом задержалось несколько монеток. Тандем взглянул на кругляши, жалко темнеющие на его жалкой морщинистой ладони, и слезы – жалкие стариковские слезы ожгли глаза, неудержимо заструились по щекам.

– Дедушка, ты плачешь? – прозвенело у локтя.

Девочка, маленькая. В одной нижней сорочке, почти босиком, беднота. Гордый маг поспешно обтер лицо и вздернул подбородок.

– Вот еще!

– Соринка в глаз попала? – понимающе улыбнулась девочка, и маг вдруг постиг тайну женщин, всю жизнь остававшуюся недоступной его мужскому уму.

– Дедушка, а ты кто? Звездочет, да?

– Нет, конечно! – отрезал Тандем, оправляя бархатную мантию, златошитую символами родового созвездия.

– Значит, нищий?

– Да как ты смеешь!..

– Ну не обижайся. Тебе просто есть нечего и жить негде, да?

Девочка задумалась, решая непростую задачу. Замечательный сухой чердак с голубями легко вместил бы еще одного жильца. Но вдруг дедушка не любит животных? Тогда он будет обижать ее зверушку. Правда, он выглядит добрым. Но мама говорит, нищие злые, потому что у них злая жизнь. Строго говоря, ей вообще не следовало бы заговаривать с ним, даже приближаться. Ей здорово влетит, если мама узнает. Но мама не узнает, а дедушка в чудном халате такой беззащитный и так жалобно плачет... Да, но зверушку она нашла раньше и теперь вроде как не может ее предать. Несколько секунд судьбы вселенной колебались на этих ненадежных весах...

– Ты сейчас за угол заверни и иди все время прямо. Там парк будет, у него забор такой красивый, называется ограда. А за парком дом длинный, зеленый. Двухэтажный. Называется приемное отделение. Там тетя Лида медсестрой работает. Скажи там, что бывший звездочет, то есть астроном, а больше ничего не помнишь. Найдешь, не заблудишься?

Успокаивая себя тем, что сделала для бедного старого нищего все, что могла, девочка Даша поспешила домой. Спешить нужно было. Утренняя прогулка непозволительно затянулась, а если мама, выглянув в окно, не увидит ее во дворе (а как ее, Дашу, там увидишь, если она здесь?), то улицы ей вовек не видать. И кто тогда будет кормить зверушку? Итак, она помчалась домой, а история пресветлой госпожи Аленны и ее верного стража помчалась в предел белого тумана, к самому краю мира, и даже дальше. Предопределение? Что же еще, скажет верящий в судьбу. Но не странно ли, что судьба ходит по своим заповедным тропам в растоптанных детских сандалиях?