мне не изменяет память году…
Аэропорт был чистеньким, недавно отстроенным, намного большим по размерам, чем я ожидал — почти трансконтинентальный узел, заполненный лишь наполовину, если не меньше. Самолеты — по крайней мере, те, которые я видел на летном поле — были либо Эль-Сальвадор, самым новым из которых был Боинг-717, либо Пан Ам, крупнейшей авиакомпании мира, либо Люфтганзы — привычные германские Юнкерсы. Уже одно это говорило о раскладе в этой части света — Священная Римская Империя Германской нации смотрела за океан. Рано или поздно, это должно было закончиться недобрым.
В аэропорту я взял такси, назвал Шератон — знаменитый отель, прогремевший по всех мировых новостях в свое время и полностью отреставрированный после событий восемьдесят девятого года. Говорят — там одну стену специально сохранили, как достопримечательность для туристов. Североамериканцы стали умнее — резидентура СРС больше в отелях не квартировала, сейчас они занимали новое, отдельно стоящее здание рядом с казармами специальной полиции.
Этот город был еще больше похож на Белфаст, но в чем-то было даже страшнее. Не было следов взрывов — здесь почему-то взрывы не приживались — зато то тут то там на стенах следы от пуль, где наспех замазанные, где и вовсе все брошено как есть. В одном месте я увидел пробитую пулями витрину магазина — она была обклеена специальной пленкой и пули не разбили ее, а только проделали несколько отверстий. Следы от пуль были и на машинах в потоке.
Полицейских — намного больше, чем в Буэнос-Айресе, больше даже чем в Белфасте, и уж точно больше, чем в обычном, нормальном городе, где не идет гражданская война. Есть обычные полицейские автомобили, а есть бронетранспортеры, североамериканские М8, закрытые сплошным самодельным кузовом из брони и даже бурские противоминные уродцы, которые за пределами бурской конфедерации вообще редко можно где встретить. На бурских машинах — не предусмотренные изготовителем спарки пулеметов калибра.30. Есть североамериканские Хаммеры, часто тоже с самодельным бронированием и со спарками пулеметов Браунинг М1917 — такими в тридцатые-сороковые оснащались стратегические бомбардировщики, и видимо североамериканцы сбагрили свои запасы сюда по дешевке. Все эти машины окрашены в однотонный темно-голубой цвет и на них надпись Dinoes — динозавры. Потом я узнал, что это были машины армейского антиповстанческого батальона с таким названием — этот батальон нес службу в столице, в полной готовности к уличным боям.
На улицах много рекламы — но почти нет кафе, где столики выставлены прямо на тротуар, не торгуют ни мороженым, ни газированными водами, хотя на улице жарко, не торгуют цветами. Зато прямо на улице что-то жарят, дым столбом, но не шашлыки, а что-то другое… может быть паэлью, типичную для любой испаноязычной страны? В потоке машин — уже позабытые во многих странах мира троллейбусы. Люди идут быстро, нельзя увидеть тех, кто просто прогуливается, заметно, что люди хотят как можно меньше находиться на улице…
Весело.
С водителем я кое-как объяснился на английском — кроме английского, испанского и вероятно каких- то местных индейских диалектов он не знал языков — а вот в Шератоне меня к удивлению встретили хорошим русским языком. Один из портье оказался русским — уехал из страны в семидесятые, решил свободы поискать. Поискал…
— Страшно здесь? — спросил я, пока портье старательно переписывал данные моего паспорта в книгу постояльцев (первый раз вижу, чтобы переписывались абсолютно все данные, до последней буквы).
— Да как сказать… Есть немного.
— Стреляют?
— И это есть.
Портье огляделся по сторонам, видимо опасаясь, что его могут услышать.
— А что не вернетесь?
— Свобода… — неопределенно ответил этот пожилой уже человек.
Люди, конечно, существуют разные, и каждый идет по жизни своей дорогой. Я не отрицаю это право, просто иногда не понимаю некоторых людей. Свобода чего? Свобода получить пулю в лоб в случайной перестрелке? Свобода попасть в полицию, роль которой здесь выполняют настоящие мясники и преступники, и быть запытанным насмерть? Свобода жить в стране, которой помыкают как марионеткой?
Нет уж, увольте, милостивые господа.
Как будто подтверждая мои мрачные мысли — где-то недалеко один за другим стукнули два выстрела — судя по звуку пистолетные. Никто даже не обратил внимания, кроме одного немца, что оформлялся рядом со мной и заполошно оглянулся.
Портье протянул мне ключи от моего номера вместе с паспортом. Снял на две ночи, сказал, что в случае необходимости доплачу.
— Ах, да… — хлопнул себя по лбу я — говорят, здесь сохранилась стена после штурма. Хотелось бы увидеть…
— Да… — портье снова чего-то испугался — второй этаж.
— Спасибо…
Номер был одноместным, в типично североамериканском стиле — преимущество международных сетей отелей заключается в том, что в каждой стране — одно и тоже. На окнах — непривычные плотные черные шторы, горячей воды нет. Сняв ботинки, я подставил стул, встал на него — и менее чем через минуту нашел в люстре микрофон. Еще один — в трубке телефонного аппарата… как все банально, никакой выдумки. Номера для иностранцев, понятное дело. Проверять розетки я уже не стал, чтобы не пачкаться.
Бросив вещи в номере — все равно единственную ценность, небольшой ноутбук с некоторыми дополнительным функциями и телефон я забираю с собой, а если кто-то позарится на сменную сорочку, то это его дело — я спустился по лестнице вниз, зайдя по пути на второй этаж. Стена, возле которой толпились туристы и мелькали вспышки блицев меня совершенно не впечатлила — в Бейруте я видал и чего покруче. Разница лишь в том, что в Бейруте все прекратилось, а здесь — не прекращается не один десяток лет.
Ключи портье я сдавать не стал, просто прошел на выход. Выйдя, огляделся, почти сразу увидел то, что хотел. Официальный обмен валюты связан с довольно серьезными проблемами, в частности с необходимостью предъявлять документы — а вот у уличных менял можно поменять без проблем. Как раз вот у такого пацана — я и поменял двести североамериканских долларов на местные песеты. Среди песет мне попытались подсунуть фальшивки, но я это пресек и вытребовал себе настоящие. Кстати — если вы думаете, что в банке этого бы не было — вы ошибаетесь.
С карманами, набитыми песетами — здесь свирепствовала инфляция, и деньги были сильно обесценены — я, не торопясь, прогулочным шагом пошел по улицам, присматриваясь к происходящему. Похоже, единственное, что здесь есть стоящее — это женщины. Как и во всей Латинской Америке… впрочем…
Достал мобильный телефон, сделал несколько снимков — улицы, здания, автомобили. Людей снимать не стал — неизвестно, как к этому отнесутся.
Примерно в полукилометре от отеля я нашел интернет-кафе, зашел. Интернет здесь стоил дороже, чем в России едва ли не на порядок, вдобавок и тормозил. Отправляясь сюда, я узнал, что весь трафик здесь под постоянным контролем.
Эзоповым языком набрав сообщение, я зашифровал его методом стеганографии[37], перед этим скинув получившиеся фотографии в ноутбук, наложил сообщения на фотографии и скинул их на общедоступное хранилище, находящееся в Священной римской империи. Вот и пусть расшифровывают… мудрецы, пальцем деланные.
Оттуда же я достал несколько фотографий кантона Женева, расшифровал их. Программа шифрования была разработана в России и маскировалась под программу обработки изображений «Семицвет». Ничего особо нового мне не сообщили… но я поставил сторожевик на систему Невод, ориентировав ее на активность в Сальвадоре. Если что-то будет — придет в виде сообщения на телефон в лучшем виде.
На обратно пути из отеля я арендовал машину, старый добрый Джип-Рэнглер, еще пятой сери, разукрашенный аэрографом во все цвета радуги и с самодельным жестким верхом. Зачем в такую жару жесткий верх — я так и не понял, но других не было.
