Лайбао с приказчиком У отправить. Тут в узелках три сотни лянов. Возьми это серебро, подбери себе приказчика и открывай неподалеку кабачок, а от барышей будешь мне платить исправно каждый месяц. И я не останусь в накладе.

Лайван тут же упал на колени и отвесил хозяину земной поклон. Забрав узелки с серебром, он пошел к себе и сказал жене:

— Он свой грех замаливает. Вот триста лянов дал, приказчика велел подыскать. Открывай, говорит, кабачок. Дело доверяет, умаслить хочет.

— А ты на меня ругался, чудо этакое, арестант проклятый! — говорила Хуэйлянь. — Раз копнешь, колодца не выроешь. Всему свой черед.

Видишь, делом обзаводишься. Вот теперь успокойся и остепенись, брось пить и языком молоть.

— Убери серебро, а я на улицу пойду, — сказал он. — Может, приказчика найду.

Проискал он до самого вечера, но подходящего так и не встретил и напился. Жена уложила его спать. И надо ж было тому случиться! Во вторую ночную стражу, как только затих уличный шум, раздался крик: «Воры!».

Хуэйлянь стала будить Лайвана. Он не успел проспаться и протирал глаза. Потом вскочил, схватил дубинку и хотел было бежать ловить воров.

— Гляди, тьма какая, — уговаривала его жена. — Куда тебя несет? Обожди, посмотрим, что будет.

— Воин три года ест-пьет, случая ждет, — отвечал Лайван. — Воры лезут, а я буду сложа руки сидеть?

Он прихватил дубинку и крупными шагами поспешил к задним воротам. На террасе у залы стояла Юйсяо.

— Вор в саду! — во весь голос кричала она.

Лайван бросился в сад. Близ флигеля, у садовой калитки, из тьмы прямо ему под ноги полетела скамейка. Лайван споткнулся и упал. Рядом со свистом вонзился в землю нож. Выскочили слуги и с криком: «Держи вора!» набросились на Лайвана и скрутили его.

— Я ж Лайван, — кричал слуга. — Я за вором гнался, а вы меня хватаете.

Но слуги, ни слова не говоря, осыпали его побоями и потащили к зале, где ярко горели свечи, а на возвышении восседал Симэнь Цин.

— Введите! — крикнул он.

Лайван упал перед ним на колени.

— Слышу — кричат: «Воры!», я и бросился в сад, а меня схватили, — объяснял слуга.

Лайван протянул хозяину нож.

— Скотина и та ласку понимает, а этот ничего ценить не хочет, — говорил Симэнь. — Настоящий убийца! Из Ханчжоу приехал, и я тебя пожалел, триста лянов на дело дал, а ты средь ночи врываешься, убить меня замышляешь, да? Иначе к чему тебе нож? Дайте его сюда, я при свете взгляну.

Это был отточенный до блеска нож с тонким острием. Симэнь пришел в ярость и крикнул слугам:

— Отведите его к себе и отберите мои триста лянов!

Хуэйлянь с плачем встретила приведенного мужа.

— Он бросился вора ловить, — кричала она, — а его за грабителя схватили. Говорила тебе: не ходи, так не послушался. Вот тебе ловушку и подстроили.

Она открыла сундук и вытащила шесть узелков с серебром.

Симэнь развязал узелки и стал рассматривать их содержимое. Только в одном было серебро, в остальных лежали слитки свинца с оловом.

— Как ты посмел подменить слитки? — закричал он, свирепея. — Говори, куда дел мое серебро.

— Батюшки! — с плачем говорил Лайван. — Вы мне доверие оказали, дело открыть помогли. Как же я мог подменить серебро?

— Нож с собой взял, убить меня собирался, — твердил Симэнь. — Вот доказательство, чего ж ты отпираешься?

Он позвал Лайсина. Тот опустился на колени и клятвенно утверждал:

— Не ты ли при всех роптал, батюшка, мол, тебе торговлей заняться не дает, и грозился убить батюшку?

Пораженный Лайван только ахнул и застыл с раскрытым ртом.

— Поскольку налицо кража, есть свидетель и вещественные доказательства, нож и дубинка, связать его и запереть в сторожке, — распорядился Симэнь и продолжал: — А завтра напишу обвинение и подам надзирателю.

Появилась Хуэйлянь. Волосы у нее были распущены, одежда в беспорядке. Она вбежала в залу и упала на колени:

— Батюшка! — крикнула она. — Это ваших рук дело. Он с добрыми намерениями побежал вора ловить, и его ж схватили. А ваши узелки с серебром я сразу убрала. Мы до них и не дотрагивались. Кто мог его подменить? Вы человека губите, побойтесь Неба! Что он вам сделал? За что его бьете? Куда уводите?

— Встань, дорогая, ты тут совсем не при чем, — вместо гнева на лице Симэня просияла улыбка. — Он чересчур осмелел. Не первый день нож за пазухой держит, меня убить собирается. Ты же к делу не причастна, успокойся. Тебя это не касается. — И, обратившись к Лайаню, сказал: — Помоги сестрице подняться и проводи домой, да смотри — будь учтив.

Но Хуэйлянь продолжала стоять на коленях.

— Какой же вы жестокий, батюшка! — говорила она. — Если вы остаетесь глухи к слову наставника, так внемлите гласу Будды! Не хотите вы мне верить. Да, он напился, но не было всего этого.

Раздраженный Симэнь велел Лайаню вывести ее из залы и проводить домой. Утром хозяин составил обвинение и передал его Лайсину, а тот как свидетель спрятал его за пазуху и доставил вместе с Лайваном в управу к надзирателю. «Сего… дня в нетрезвом виде, — гласило обвинение, — замышлял среди ночи зарезать хозяина ножом… Кроме того, подменил серебро…»

Не успели Лайвана вывести за ворота, как легкой походкой к зале поспешила У Юэнян.

— Если слуга провинился, дома накажи, и дело с концом, — уговаривала она Симэня. — А к чему этот шум? Зачем власти на ноги поднимать, управу беспокоить?

— Что ты, баба, понимаешь? — вытаращив глаза, заорал Симэнь. — Он убить меня собирался, а ты за него вступаешься!

И, не обращая внимания на просьбы Юэнян, он распорядился увести Лайвана в управу. Пристыженная Юэнян удалилась к себе.

— Вот разбушевался, деспот-смутьян! — говорила она Юйлоу и остальным женам. — И что за девятихвостая лиса[373] в доме завелась? Кого он вздумал слушать? Ни с того ни с сего слугу под суд отдавать?! Знай твердит — «убийца», а где доказательства? Такими вещами не шутят! Настоящий тиран!

Сун Хуэйлянь упала на колени и зарыдала.

— Встань, дитя мое! — уговаривала ее Юэнян. — Не плачь! На допросе все выяснится, смертного приговора твоему мужу не вынесут, не бойся. Убийца, и тот до казни по земле ходит. Насильник проклятый! Как дурманом его опоили, ничего слушать не хочет. Он и жен-то своих готов на каторгу сослать.

— Батюшка в дурном расположении, — заговорила Юйлоу, обращаясь к Хуэйлянь. — Погоди немного, мы с ним поговорим. Ступай домой и успокойся!

Здесь мы их и оставим и перейдем к Лайвану.

Еще до того как переправить Лайвана в управу, Симэнь Цин послал Лайаня к судебному надзирателю Ся и тысяцкому Цзину. Они приняли от слуги сотню даней отборного рису [374] и заняли свои места в приемной зале.

Лайсин подал жалобу. Они пробежали ее глазами, и им стало ясно: Лайвану выдали куш начать свое дело, а у него на серебро глаза разгорелись, и он его подменил, а чтобы не обнаружил хозяин, решил его убить, вот и проник ночью в дальние покои с ножом. Разгневанные судьи вызвали на допрос Лайвана.

— Милостивые господа! — начал он, стоя на коленях. — На вас, посланных Небом, все мои упования! Позволите разъяснить, как обстояло дело, — расскажу, а нет — не посмею словом обмолвиться.