— Неужели хозяин в самом деле с ней что-то имел? — спросила у Цзиньлянь недоумевающая Юйлоу, когда Лайсин ушел.

— А ты самого бесстыжего негодника спроси! — отвечала Цзиньлянь. — Думаешь упустит смазливую бабенку?! Да потом не стал бы этот негодяй, рабское отродье, зря людей запугивать. Она ведь жила раньше в прислугах, все огни и воды прошло, потаскуха. У судьи Цая с хозяйкой вместе зло творили, любовников завели, пока их не накрыли, а ее выгнали, за повара Цзян Цуна замуж выдали. Что ей с одним мужиком делать?! Ей любовников, как рис, горстями подавай. Тебе и невдомек на какие она проделки горазда — черти со страху шарахнутся! Видишь, Юйсяо заставила атлас принести, ей, видите ли накидка понадобилась. И хватило наглости — вырядилась да на люди вышла. Вот она какая! Я тебе хотела тогда сказать да не сказала. Помнишь, Старшая у Цяо пировала, а мы в шашки играли? «Батюшка вернулся», — объявила служанка, и мы разошлись. У задних ворот на террасе, гляжу, Сяоюй стоит, она мне только рукой махнула. Я в сад, у калитки Юйсяо, сукина дочь, вижу, притаилась. Это она их сторожила, а мне ни к чему, иду к себе в сад, так она мне путь преградила, не пускает. Там, говорит, батюшка. Выругала я ее, сукину дочь: вот, говорю, испугалась я твоего батюшку. Мне показалось, что у нее самой с хозяином шуры-муры, а оказалось, он в гроте со шлюхой Хуэйлянь спутался. Увидала, я вхожу, вся вспыхнула и бежать, а он замялся. Отругала я его, бесстыжего, а потом она ко мне пришла, на коленях стояла, упрашивала, чтоб я хозяйке не говорила. А в первой луне ему новая прихоть в голову пришла: у меня в комнате со шлюхой переночевать. Мы с Чуньмэй ему, конечно, на это ответ какой полагается дали. Тени ее, говорю, у себя не потерплю. Да будь она тысячу раз проклята, рабское отродье! Еще меня в свои грязные дела втягивать захотел. Я, говорит, с ней заигрываю. Ишь, какая завлекательная нашлась, рабское отродье! Чтоб я этой потаскухе свою комнату поганить позволила?! И даже, говорю, если б я и позволила, то моя Чуньмэй никогда такого не допустит.

— Вот она, оказывается, какая, вонючка проклятая, — сказала Юйлоу. — То-то гляжу, рассядется и сидит. Мы входим, а она посмеется, сделает вид, вроде хочет встать, а так и не встанет. Вон она чем втихомолку занимается! И чего только в ней хозяин нашел, неужели получше нет? Какой прок слугам давать повод болтать направо и налево, сор из избы выносить?

— Оба хороши, друг друга стоят, — заметила Цзиньлянь. — Только ты жену слуги совратишь, слуга с твоей женой спутается, — так что в грехе квитаются. А как Сюээ, рабское отродье, язык распустила! Но я ей рот заткну, сразу язык прикусит.

— Ну, а что же нам делать? — спрашивала Юйлоу. — Старшая в такие дела не вмешивается, а хозяин ничего не подозревает. Рассказать ему или нет? Вдруг негодяй и впрямь руку занесет, а мы промолчим.

Вдруг беда стрясется, а? И выйдет — забота обернулась бессердечьем, врасплох застигнутых никак уж не спасти. Ты должна ему сказать, сестрица! А то ослу на дубинку погубят редкое дерево.

— Я рабскому отродью прощу лишь в том случае, если окажется, что он меня породил, — заявила Цзиньлянь.

Да,

Вечером пришел Симэнь. Цзиньлянь сидела у себя, непричесанная, заплаканная, с красными от слез глазами. Он спросил, что случилось, и она рассказала, как пьяный Лайван грозился убить хозяина.

— Лайсин сам слыхал, — говорила Цзиньлянь. — Ты за его женой бегаешь, а он за твоей охотится. Вы оба хороши — друг друга стоите! Если б негодяй только тебя прикончил, ты того заслужил, но другие причем? А ведь он и меня убить собирается. Если мы не примем срочных мер, он рано или поздно нас накроет, угодим ему в лапы.

— А за кем, говоришь, гоняется этот негодяй? — спросил Симэнь.

— Что меня спрашивать? Ступай, Сяоюй спроси. Она тебе скажет. Лайван, рабское отродье не первый раз на меня обрушивается. Я, говорит, мужа отравила, потом ты меня взял. Я, говорит, власти подкупал, ей жизнь спасал. Вот он какие вещи всякому встречному-поперечному разглашает. Хорошо еще, у меня нет детей, а то б он и вовсе разошелся, стал бы им напевать: я, мол, взятку давал, когда вашей матери смерть грозила, я ее спас. Такие речи и твоему имени славы не прибавят. Может быть, ты стыд потерял, а я пока нет, и так жить дальше не могу.

Симэнь выслушал Цзиньлянь и направился к передней постройке. Там он позвал Лайсина, отвел его в сторонку и начал расспрашивать. Слуга подробным образом рассказал ему, как было дело. Симэнь пошел в дальние покои и допросил Сяоюй. Ее рассказ точь-в-точь совпал с тем, что говорила Цзиньлянь.

— Я собственными глазами видала, как Сюээ выходила от Лайвана, а Хуэйлянь в то время на кухне была. Это я точно знаю, — уверяла служанка.

Обозленный Симэнь, несмотря на уговоры Юэнян, избил Сюээ, отобрал у нее одежды и украшения и распорядился, чтоб она оставалась на общей кухне и на люди не показывалась.

Вернувшись в дальние покои, Симэнь велел Юйсяо позвать Сун Хуэйлянь и допросил ее наедине.

— Что вы говорите, батюшка! Готова чем угодно поклясться, не болтал он такого, — заверяла его Хуэйлянь. — Если он и выпил чарку, другую, откуда у него хватило бы смелости батюшке грозить? Выходит, у кого ешь-пьешь, тому и гадишь? А как же он без вашей поддержки жить-то будет? Нет, не слушайте, батюшка, что злые языки болтают. А кто же все-таки это вам сказал?

Подавленный этим словесным потоком, Симэнь упорно молчал.

— Лайсин, — наконец процедил он, уступая назойливым настояниям Хуэйлянь. — Пьет он изо дня в день и болтает всякую чепуху, меня поносит.

— Вы нам, батюшка, закупки поручили, вот Лайсин и злится, — объясняла Хуэйлянь. — Мы, говорит, у него доход отобрали, заработать не даем. Злобу на нас затаил и клевещет, грязью обливает, а вы и верите?! Если б мой муж действительно занес руку на хозяина, я б и сама ему этого никогда не простила. Послушайте меня, батюшка, не оставляйте его дома. Надоело мне с ним ругаться. Дайте ему серебра и пусть подобру-поздорову едет да торгует на стороне. Нечего ему тут делать, избавьтесь вы от него. Говорят, в тепле да сытости дурные дела творятся, в холоде да голоде злодейские мысли родятся. Мало ли чего в голову придет? Он уедет, никто мешать не будет. Нам с вами, батюшка, и поговорить никто не помешает.

Симэня советы Хуэйлянь обрадовали, и он сказал:

— Ты права, моя дорогая! У меня было тоже намерение отправить его в столицу с подарками наставнику Цаю, но я не решался. Ведь он только что в Ханчжоу ездил. Я уж хотел было Лайбао послать, но раз ты не против, я его и пошлю, а вернется, дам ему тысячу лянов и отпущу на пару с приказчиком в Ханчжоу, пусть торговлю шелками заведет. Как ты думаешь?

— Вот этого-то я и хотела, — поддержала его обрадованная Хуэйлянь. — Только дома не оставляй. Пусть его конь отдыха не знает.

Рядом никого не было, и Симэнь обнял Хуэйлянь. Она припала к его устам, и они слились в страстном поцелуе.

— Батюшка, вы обещали мне сетку заказать, — прошептала она, — а до сих пор не несете. Скоро я украшу свою прическу? Или так и придется носить эту старую сумку?

— Погоди, пойду к ювелиру, восемь лянов отдам, он тебе и сделает, — успокоил ее Симэнь. — А хозяйка спросит, что будешь говорить?

— Не беспокойтесь! Знаю, что сказать. У тетки, мол, одолжила, и весь разговор.