хорошо подвешен. Всякий раз, когда Хуэйлянь выходила за ворота купить то одно, то другое, приказчика Фу она льстиво называла дядюшкой Фу, зятя Чэнь Цзинцзи — дядей, а Бэнь Дичуаня — почтенным Бэнем. Сблизившись с Симэнь Цином, она стала еще бойчей и речистей, то и дело с прислугой зубоскалила и во все совалась со своим языком.

— Дядюшка Фу, будь так добр, кликни мне продавца пудрой, — говорила она. — Я в ноги тебе поклонюсь.

И простоватый приказчик стремглав бежал на улицу, зазывал торговца, а потом еще просил ее выйти к воротам.

— Торговец пудрой по утрам приходит, — подшучивал над ней Дайань. — Ты, сестрица, лучше пораньше выходи, да безмен прихвати. Вот тогда он сразу к тебе прибежит.

— Мартышка проклятая! — ругалась Хуэйлянь. — Мне матушка Пятая с матушкой Шестой наказали пудры купить, причем тут безмен? Это шлюхи помаду фунтами берут, да и мажутся день-деньской. Погоди, я вот ей на тебя нажалуюсь.

— Чего это ты, сестрица, все меня матушкой Пятой пугаешь, а? — не унимался Дайань.

Через некоторое время Хуэйлянь обратилась с просьбой к Бэнь Дичуаню:

— Почтенный Бэнь! Будь любезен, позови торговца искусственными цветами. Хочу прическу цветами сливы-мэй и хризантемами украсить.

Бэнь Дичуань бросил лавку и вышел ловить торговца. Когда тот остановился у ворот, Хуэйлянь открыла корзину, выбрала цветы и два лиловых с отливом расшитых золотом платка. За все причиталось семь цяней пять фэней. Хуэйлянь вынула серебряный слиток и попросила Бэня отсечь от него семь с половиной цяней. Бэнь тот же час оставил счета, над которыми корпел, сел на корточки и вооружился молотком.

— Дай я отсеку сестрице, — подошел к нему Дайань и взял слиток.

Он долго вертел его в руках, внимательно рассматривал.

— Ну, что рассматриваешь, мартышка проклятая? — торопила Хуэйлянь. — Серебро-то краденое. Не слыхал, как нынче ночью собаки лаяли?

— Краденое, не краденое, — отвечал Дайань, — а слиточек знакомый. Похоже, из батюшкиного кармана. Он вот тут у чжурчжэня[361] менялы на рынке слиток разбивал. Это от него половинка. Я очень хорошо помню.

— Ишь ты, арестант! На свете вон двойников то и дело видишь, а это слиток. Как же это батюшкино серебро могло ко мне вдруг попасть?

— Знаю, как, — засмеялся слуга.

Хуэйлянь дала Дайаню шлепок. Он отсек семь с половиной цяней и отдал торговцу, а остальное держал в руке.

— И у тебя смелости хватит чужое брать? — накинулась на него Хуэйлянь.

— Твоего мне не надо. А мелочью поделись.

— Верни серебро, — наступала Хуэйлянь. — Сама дам, сколько сочту нужным.

Дайань отдал серебро. Хуэйлянь протянула ему кусочек меньше, чем полцяня, а остальное спрятала в карман и ушла.

С тех пор она зачастила к воротам. То искусственные цветы купит, то платок. Лянами серебро считала. А семечек ковшей пять зараз брала. Всю прислугу оделяла. Прическу она украсила жемчужным ободком, в ушах у нее сверкали золотые фонарики-подвески. Носила Хуэйлянь красные из шаньсийского шелка штаны и стеганые наколенники. В широких рукавах прятала мешочки с ароматным чаем и корицей. В день, глядишь, по три, по четыре цяня серебром тратила. И все ей потихоньку давал Симэнь Цин. Однако говорить об этом подробнее нет надобности.

Крупный разговор с Цзиньлянь заставил Хуэйлянь пуще прежнего угождать ей. В покои Юэнян она только заглядывала и сразу же уходила к Цзиньлянь. Носила ей воду, подавала чай, шила туфельки и вышивала. Словом, усердствовала и где надо, и где не надо. За компанию с Цзиньлянь и Пинъэр играла она в шашки и домино. Когда к ним заходил Симэнь, Цзиньлянь нарочно просила Хуэйлянь наливать чарки или приглашала к столу. На радость Симэню пила, ела и веселилась с хозяйками Хуэйлянь. Она была готова лобызать ноги Цзиньлянь.

Да,

Ивы праздный пух кружится под ветрами, Сливы павший цвет уносится волнами. Тому свидетельством стихи: Любви Симэня добиваясь, коварная Цзиньлянь хитрит: Муж захотел служанку на ночь — жена на время гнев смирит. О том, что грозовые тучи скопились, — пташке невдомек. Беда нежданная нагрянет. Неотвратим жестокий рок.

Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в следующий раз.

Глава двадцать четвертая

Чэнь Цзинцзи заигрывает с красавицей в Праздник фонарей. Хуэйсян обрушивается с гневной бранью на жену Лайвана Фонари на высоких подставках, опьяняющее вино, Взрывы смеха в пышном застолье — здесь веселью предела нет. Плавный танец Чжантайской Ивы,[362] как изящен и гибок стан! Льется трель, что звучать достойна в императорском парке весной. Аромат шелестящих платьев — как тревожит он наши сердца! Осыпаются тихо-тихо пестроцветные лепестки. Если б не было так прелестно, так возвышенно все вокруг, Может быть, и не отрезвел бы опьяневший когда-то Хань.[363]

Так вот прошли новогодние дни и настал вечер Праздника фонарей. Симэнь Цин украсил залу разноцветными фонарями и устроил пышный пир. Перед входом были расставлены роскошные парчовые ширмы и экраны, висела гирлянда из трех сверкающих жемчугами фонарей, множество других — самой затейливой и причудливой формы — возвышались на подставках по обеим сторонам.

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату