— Батюшка, — отвечала Юйсяо.

— Когда он вернулся? — спросила хозяйка.

— Батюшка только что вернулся и спросил, какое вы пьете вино. Цзиньхуа, говорю. Батюшка мне и велел принести жбан жасминной настойки, которую дядя Ин преподнес.

— Если батюшка попросит, у меня накроешь стол и закусок подашь, — распорядилась Юэнян.

— Слушаюсь, — отозвалась служанка и удалилась в задние покои.

— Я пойду чай заваривать, — сказала немного погодя Хуэйлянь.

— Завари люаньского,[359] — распорядилась Юэнян. — Он у меня в спальне лежит.

Хуэйлянь засеменила вслед за Юйсяо. Та оказалась у дверей, ведущих в покои Юэнян, и опять подала Хуэйлянь знак. Хуэйлянь отдернула занавеску и вошла в спальню хозяйки. Симэнь сидел в кресле и пил вино. Она подошла к нему и села на колени. Они слились в поцелуе. Хуэйлянь старалась возбудить в нем желание, поила его вином из собственных уст.

— А у меня весь ваш ароматный чай вышел, батюшка, — лепетала она. — Не дадите еще немножко? А потом я у тетушки Сюэ цветы покупала, несколько цяней задолжала. У вас есть серебро? Дайте мне немного.

— У меня ляна два в кошельке осталось, — проговорил Симэнь. — Возьми их себе.

Симэнь хотел было приступить к делу.

— Неудобно, — остановила его Хуэйлянь. — А вдруг кто увидит?

— Не уходи нынче, ладно? — говорил Симэнь. — В дальних покоях насладимся.

— Только не в дальних, — покачала головой Хуэйлянь. — Там главная истопница дровами все завалила, не пройдешь. Вот если бы у матушки Пятой, было бы пре-крас-но!

У дверей сторожила Юйсяо, и они флиртовали в открытую. Говорят, язык держи и на дороге, ведь уши спрятались в траве.

Неожиданно появилась Сунь Сюээ. Когда до нее донесся смех из покоев Юэнян, она подумала, что там Симэнь с Юйсяо, но служанка сидела у дверей. Сюээ замедлила шаги, а Юйсяо, опасаясь, как бы она не пошла в комнату, бросилась ей навстречу и отвлекла вопросом:

— Матушка Шестая вас так звала на пир. Что ж вы не пошли?

— Отвернулась от нас судьба, — проговорила с горькой усмешкой Сюээ. — Чахнем, как туты на болоте. За ними на скакуне скачи, не угонишься. С чем я к ним на пиры-то пойду? Бедняки мы голоштанные.

В комнате кашлянул Симэнь. Сюээ поспешила на кухню, а Юйсяо отдернула занавеску. Хуэйлянь, озираясь по сторонам, выскользнула из комнаты и побежала заваривать чай.

— Матушка чай ждет, — крикнула ей Сяоюй. — Куда ж ты девалась?

— Чай готов, — ответила Хуэйлянь. — Ступай за орехами.

Вскоре Сяоюй внесла поднос, а Хуэйлянь — чай.

— Где ты пропала? — спросила Юэнян.

— Батюшка в вашей комнате был, — отвечала Хуэйлянь, — я не смела войти, ждала, пока сестра чай возьмет, потом за орехами ходила.

Они обнесли всех чаем, и Сяоюй с подносом ушла на кухню, а Хуэйлянь встала у стола поглядеть на игру в кости.

— «Длинную единицу», матушка, вы с «чистой шестеркой» составите, а «раздел меж небом и землей» здесь не подходит, — входя в раж, подсказывала Хуэйлянь. — Опять матушка Пятая выиграла. А у матушки Шестой пара «парчовых ширм». Матушка Третья, у вас «один — три» с «чистой пятеркой», всего четырнадцать очков. Вы проиграли.

— Видишь, люди играют, а ты чего со своим языком лезешь? — не выдержала Юйлоу. — Кто тебя просит?

Хуэйлянь не знала, куда деваться со стыда. Она густо покраснела и ушла.

Да,

Пировали до фонарей. Вдруг в комнате появился Симэнь Цин.

— Весело вы пируете, — засмеялся он.

— А, зятюшка пожаловал, — воскликнула невестка У и, поспешно встав, предложила Симэню свое место.

— К чему мужчина будет сидеть в женской компании? — заявила Юэнян. — Иди ко мне, там и пируй.

— В таком случае я пойду, — промолвил Симэнь и направился к Цзиньлянь.

Цзиньлянь пошла вслед за ним.

— Поди сюда, моя маленькая болтушка, — сказал подвыпивший Симэнь, взяв Цзиньлянь за руку. — Мне с тобой поговорить надо. Я хотел провести ночь с Хуэйлянь, да негде. Позволишь нам у тебя побыть, а?

— Какой гнусный вздор ты мелешь! — заругалась Цзиньлянь, — не знаю, как и назвать тебя. Путайся с ней где угодно, но что это еще за прихоть такая — ко мне? Нет здесь для нее места! Если б я, положим, и согласилась, этого не допустила бы моя Чуньмэй. Не веришь? Позови ее. Если она не будет против, я вас пущу.

— Раз вы против, мы пойдем в грот, — заявил Симэнь. — Вели служанкам отнести туда постель и пусть обогреют немного, а то холодно будет.

— И впрямь слов не нахожу! Как не ругать тебя! — не выдержав, засмеялась Цзиньлянь. — Можно подумать, эта шлюха, рабское отродье, мать твоя родная. С каким сыновним почтением ты ей служишь? Как Ван Сян,[360] средь зимы на обледенелом каменном ложе ради нее ложишься.

— Нечего надо мной насмехаться! — отбивался Симэнь. — Хватит язык распускать. Вели лучше грот подтопить.

— Иди уж, накажу, — отозвалась Цзиньлянь.

Гости разошлись, и Цзиньлянь велела Цюцзюй отнести в грот постель и фонарь. Когда в гроте Весны было все готово, Хуэйлянь проводила Юэнян, Цзяоэр и Юйлоу до задних ворот.

— Я к себе пойду, — сказала она, и Юэнян не стала возражать.

— Ладно, — согласилась она, — иди спать.

Хуэйлянь постояла еще немного у ворот и, убедившись, что никого нет, бросилась к гроту.

Да,

Сун Хуэйлянь проникла в сад. Она лишь прикрыла за собой садовую калитку, но запирать не стала, полагая, что Симэнь еще не пришел. Однако, войдя в грот Весны, Хуэйлянь нашла там Симэня. Перед ним горела свеча. Несло холодом. Лежанку покрывал слой пыли. Хуэйлянь вынула из рукава две палочки благовоний, поднесла их к огню и воткнула в землю. Рядом стояла жаровня с горящими угольями, но от холода дрожали все члены. Хуэйлянь разобрала постель и накинула поверх одеяла соболью шубу. Они заперли дверь и легли.

Симэнь снял с себя белый сатиновый халат, расстегнул пояс Хуэйлянь, заключил ее в свои объятья… и они отдались любви.