«Штурмана бывшие! Из грязи в князи — и зазнался! Что же смотрел Невельской?»
— Прошу вас изложить мне все! Как вам это стало известно… Все с самого начала.
Удога думает, что бесстрашные и свирепые маньчжуры недаром пропустили такой великий караван. От гудков парохода, говорят, весь город разбежался.
— Верно, Алешка, ты говорил когда-то, что полон Амур придет народа.
— Да, вот и тряхнули маньчжуров! — отвечал Бердышов.
Вечером казаки вспоминали, как проходили Айгун. Ко многому они там присмотрелись. До сих пор предполагали, что маньчжуры могущественны. Все привыкли к тому, что они злобны и надменны. А в Айгуне присмотрелись к их жизни, оказалось, что там гниль, беднота. Казаки заметили, что китайцы маньчжуров не любят.
— Как же, начальство!
— Я вам это и прежде говорил, а мне никто не верил, — замечал Маркешка.
— Мы верили! Да вот довелось и самим посмотреть! — сказал Пешков. Он последнее время невесел.
Ему никто не ответил. С тех пор как его песню генерал потребовал к себе, казачьи офицеры и урядники настрого запретили ее петь и самому Пешкову грозили разбить всю морду, если он затеет еще что-либо подобное.
— Ты весь пеший батальон срамишь! И родную станицу нашу позоришь! Как тебе не стыдно! — корил его Скобельцын.
Ждали неприятностей и обдумывали, как лучше их избежать. «Песни складывал и попался! Однако не тюрьма ли за это?» — потихоньку говорили между собой казаки, не знавшие прежде Пешкова. Теперь едва Пешков открывал рот, как все умолкали.
— Если маньчжура разбили, то с англичанкой и делать нечего! — заметил урядник Скобельцын, двоюродный брат станичного атамана в Усть-Стрелке.
— Ну-у! Много ли их! — подтвердил русый пожилой казак Балябин с хитрым, улыбающимся лицом в рябинах.
— У них машины! — возразил Маркешка.
— Кто это сказал? — строго заметил Скобельцын. — Что значит машина? Вот русская сила! — похлопывал он по шашке. — Да еще кулак и штык! Разобьем!
— Расплющим! — подтвердил подвыпивший Алексей Бердышов.
Общее хвастовство и на него подействовало. Пешков молчал угрюмо.
Удога заметил: устье Хунгари прошли не задерживаясь.
Оттуда пришли лодки под парусами. Депутация хунгарских стариков разыскала и догнала баржу генерала. Муравьев принял гольдов и разговаривал ласково, но не останавливая баржи. Старики привезли подарки — рыбу — и просили оставить пост на Хунгари, уверяли, что русским выгодно тут жить, удобно возить грузы на море по речкам.
— Если бы у нас жили русские, то мы получали бы за работу муку, — говорили они, — и маньчжуры нас не трогали бы, мы не платили бы им. Ведь они боятся теперь притеснять гиляков.
«Не Невельской ли подучил гольдов? Это он добивается занять все устья рек».
— Осмелюсь, ваше превосходительство, — заговорил Разградский, присутствовавший тут же, — что пост необходим… и еще не поздно…
Стариков отдарили и отпустили. Между прочим, и они помянули, что в Хади перемерло много народу. Муравьев чувствовал, что там произошло что-то очень неладное.
«Интриги тут развели!» — с возмущением думал Муравьев, когда Разградский пытался винить Буссэ…
Муравьев втайне озабочен. Могут раздуть, скомпрометировать все. Дойдет до врагов, до Нессельроде!
А суда все идут и идут. Ночью по-прежнему стоят на якорях. Вот уж и видна деревня Бельго. Губернатор со свитой и с Удогой перешел на катер. Удога увидел своих сородичей. Дедушка Падека стоял с маленькой Ангой, дочерью Удоги. Она узнала отца. Муравьев уже знал, что несколько лет назад была оспа, что мать и жена Удоги умерли, а сам он переселился сюда, основал здесь новое стойбище.
Суда стали приставать к берегу. Муравьев со свитой сошел на пески. Старики поднесли ему лосиное мясо, шкурки соболей, берестяные туеса с икрой. Муравьев пошел с Удогой посмотреть, как он живет. Генерал подарил маленькой Анге серебряную ложку, вилку и ножик, ожерелье и сережки. Он брал ее на руки. Он целовал гольдских детей, ходил из дома в дом.
— Вот и пришли русские! — говорил Удога своим сородичам. — Свершилось то, чего ждали наши старики! Теперь маньчжуры не посмеют нас обижать.
Толпа сияющих, восторженных гольдов повсюду ходила за губернатором. Повар с подошедшей губернаторской баржи выбросил консервные банки. Гольды живо подобрали их.
— Серебро? — удивлялись они. — Серебра много!
Когда Муравьев, стоя на отмели и любуясь восторженной толпой, хвалившей богатство и силу русских, собрался было уж прощаться и обвел взором рогатые крыши фанзушек и лес могучих лип и ясеней на возвышенном берегу, вдруг из толпы выступил и подошел к нему подслеповатый сутулый китаец. Удога был неприятно поражен. Неужели хитрый купец Гао Цзо что-то придумал? Невельской когда-то пригрозил его повесить, если он будет издеваться над гольдами. С тех пор Гао стал осторожней. Но он опять опутывает всех долгами.
Гао Цзо кинулся в ноги губернатору. Двое взрослых его сыновей также пали ниц. Они выложили перед Муравьевым свои подарки — отрезы шелка. По приказанию Гао Цзо, который, чуть приподнявшись, искоса подал взором знак, из толпы вышли двое молодых гольдов и преподнесли Муравьеву двух огромных осетров, только что выловленных. По приказанию Муравьева Сычевский спросил Гао Цзо по-китайски, что ему надо.
Гольды замерли.
Гао Цзо поднял лицо. Чуть приоткрылись его черные лукавые глаза. Они еще были молоды, очень молоды. Гао Цзо все знал: и те споры, которые шли об этих землях, и те порядки, которые хотел ввести тут капитан Невельской. Но сейчас, когда пришли высшие русские власти, он живо догадался и еще кое о чем.
— Я прошу позволить мне торговать на этой русской земле, — говорил Гао Цзо, показывая пальцем на песок.
Это было очень приятно для Муравьева. Купец называл эту землю русской и просил у него позволения торговать тут. И это перед лицом гольдов сказано подданным богдыхана. Он выражал полное уважение, признание и покорность. Лучшего нельзя желать. Муравьев приказал передать купцу, что разрешает ему беспошлинно торговать на этой русской земле и жить тут. И добавил на всякий случай, зная, что тут может быть подвох:
— Но чтобы торговал честно и никого не обманывал! Слышишь?
— Да, да! — кивал Гао Цзо.
— А то я слышал, что иногда купцы обижают здесь население. Об этом мне писали бумагу мои подчиненные. Так ты будешь исполнять все наши правила?
— Да, да!..
— Я очень рад! Я разрешаю тебе торговать.
Гао видел: времена менялись. Сегодня, когда из-за мыса появился огнедышащий пароход, а за ним чуть не сотня кораблей с массой вооруженных солдат, он прекрасно понял, что все, что говорили русские, — чистая правда. Ясно, что они тут все займут. Надо успевать завязывать с ними дружбу и расположить к себе их начальство. Гао Цзо был очень рад, что успел получить от Муравьева разрешение на торговлю. И это слыхали все гольды. Очень хорошо.
Желая еще больше расположить к себе губернатора, Гао стал жаловаться на маньчжуров, что они его всегда притесняли, советовал их гнать отсюда без церемоний. Он брался сделать большие поставки для русского войска, пригнать целые баржи с мукой и крупой в низовья реки.
