состоялось сражение. Его исход решили русские части, сумевшие после жестокого боя окружить шведов и заставить их сложить оружие. Меншиков был вне себя от счастья, тем более что успех, бесспорно, принадлежал ему. Победа была славная, добытая в упорном сражении, где обе стороны, по словам Светлейшего, «регулярно бились». Со стороны шведов последнее не было, конечно, новостью. А вот русские войска в тяжелую минуту про «регулярность» могли и забыть. Однако этого не случилось. Иностранные посланники при дворе царя, рассуждая о последствиях Калиша, пришли к выводу: победа придаст больше уверенности русским и «возбудит [стремление] против шведа смелее поступать».
Зато победа сильно испугала Августа. Чувствовал он себя отвратно. Курфюрст только что парафировал мирный договор, который, получается, тут же и разорвал. Надо было оправдаться перед Карлом XII. Но как это сделать? Август выпрашивает у Меншикова всех пленных шведов во главе с Мардефельтом. А затем без всяких условий их отпускает. Одновременно к Карлу пишется письмо, в котором Август клялся в своей непричастности к досадному недоразумению, случившемуся при Калише. Карл XII, разумеется, не поверил ни одному слову «канальи-кузена». Однако признал за лучшее принять извинения. Август был прощен. Альтранштадтский мир устоял.
Шведы выжали из заключенного договора все, что только было можно. И если политически Альтранштадтский мир принес им не только дивиденды, но и «убытки» — резкое усиление влияния Швеции в Центральной Европе напугало многих политиков, то материальная «прибыль» оказалась колоссальной. Король пополнил и «откормил» свою уставшую армию, для чего не стеснялся в средствах, тем более что это были средства поверженного врага. Когда генерал Стенбок, большой мастер по выбиванию контрибуций с побежденных, представил ему «калькуляцию» ежемесячных затрат Августа на содержание оккупационной армии, Карл XII, не мудрствуя, увеличил сумму более чем в два раза — с 240 тысяч до 625 тысяч рейхсталеров. Как известно, король был отменный математик. Но это была уже не математика, а обыкновенный грабеж. В итоге шведская оккупация обошлась Саксонии примерно в 35 млн рейхсталеров. Словом, полностью реализовалось пророчество Петра, который писал, что Карл XII «Саксонию выграбит» и на полученные миллионы «войско зело умножит». Понятно, против кого.
Надо, однако, отдать должное бесстыдному «жизнелюбию» Августа II. Лишившись польской короны с правом по-прежнему называться королем (но не польским), он до поры до времени затаился в ожидании нового счастливого поворота капризной «девки Фортуны». Исподволь Август продолжал поддерживать своих поредевших союзников в Речи Посполитой против Карла и Станислава Лещинского — а вдруг повезет вернуть корону? Одновременно в качестве потомка императора Фридриха II курфюрст предъявил свои права на Неаполь и Испанские Нидерланды. Даже в кругу далеких от скромности европейских монархов неутомимое рвачество Августа — явление выдающееся, заставляющее задуматься о том, насколько можно полагаться на Саксонию как возможного союзника. Альтранштадтский договор в этом смысле окончательно излечил Петра от последних остатков близорукости в отношении бывшего государя-союзника. Он готов был при необходимости заново выстраивать с ним взаимоотношения, но уже без пустых надежд на чувство благодарности и преданности слову.
Альтранштадтский мир — зенит славы Карла XII. Северный союз прекратил свое существование. Из прежних участников коалиции войну продолжал вести лишь Петр I. Формально ему помогали конфедераты, поляки-сандомиряне, не признавшие Лещинского. Но их возможности были крайне ограниченными. Отныне одно слово Карла, подкрепленное закаленной армией в тридцать тысяч человек, могло изменить течение событий на континенте. Связанные Войной за испанское наследство, европейские правители со страхом взирали на победоносного героя, пытались предугадать его намерения. Сам новый австрийский император Иосиф I трепетал перед ним, молчаливо снося одно оскорбление за другим: сначала — пересечение границ империи и оккупация Саксонии, затем — бесцеремонное вмешательство в дела Силезии и вырванное у него обещание ни в чем не стеснять лютеранскую веру. А что еще оставалось делать «бедному» Иосифу I, когда австрийские формирования были скованы французами, а шведы, успевшие привыкнуть за годы Северной войны брать столичные города, стояли не так уж и далеко от Вены? Швеция превратилась в козырную карту, заполучить которую хотели многие или по крайней мере от нее избавиться, но так, чтобы она не досталась никому. Лучшем средством здесь был бы поход шведов на восток, итог которого ни у кого не вызывал сомнения. Даже недавние успехи царя в Прибалтике потеряли свою весомость. Петру просто дали потешиться. Теперь наступал час расплаты. За Нарву, Нотербург, Дерп, Митаву, за основанный Санкт- Петербург и само стремление преодолеть «варварство».
Петр I, как никто другой, считался с перспективой потери всего. После Альтранштадтского мира были предприняты поистине титанические усилия, чтобы дипломатическим путем избежать катастрофу. Усилия прилагались сразу по нескольким направлениям. В первую очередь пытались договориться с самим Карлом XII. Одновременно царь и его дипломаты не отказывались от идеи сколотить новый антишведский союз, появление которого заставит короля хотя бы на время отказаться от планов похода на восток. Шли также поиски нового претендента на корону Пястов, способного пошатнуть положение Станислава Лещинского. По замыслу, эта угроза так же должна была отвлечь Карла XII: не мог же он, в самом деле, оставить на произвол судьбы своего ставленника? Русские дипломаты действовали в Вене, Копенгагене, Люблине, Берлине и даже в Ватикане, при дворе Папы Климента XI. Особые надежды возлагались на посредничество Англии. Расчет строился на том, что усиление Швеции, традиционного союзника Франции, вызовет большое неудовольствие в Лондоне. Не забыт был и коммерческий интерес англичан: нацию мореходов и купцов упорно убеждали в том, что торговлю с Россией куда удобнее вести через Петербург, нежели через отдаленный Архангельск.
К переговорам с Карлом XII решено было привлечь Джона Черчилля, герцога Мальборо, «крайнего фаворита», по определению А. А. Матвеева, королевы Анны. Слава герцога как полководца, победителя французов и их союзников при Рамельи и Ауденарде спорила со славой шведского короля-героя. Считалось, что подобное посредничество будет лестно для Карла. Скуповатый Петр I был даже готов уплатить «милорду Марлборуку» за его посредничество двести тысяч ефимков. Царь, впрочем, усомнился, что такою «дачею» удастся герцога склонить к переговорам, «понеже чрез меру богат». Но сомневался царь совершенно напрасно. Герцог оказался падок на посулы не меньше фельдмаршала Огильви. Тем более что его «чрезмерное богатство» было отягчено «чрезмерными» долгами, которые надо было возвращать вместе с процентами.
Царские дипломаты не скупились на обещания. За мир со Швецией Петр готов был отправить в огонь Войны за испанское наследство целый корпус, 30 тысяч человек. При этом Мальборо мог обещать шведам возвращение большинства завоеванных русскими городов, включая Дерп и Нарву.
Герцог благосклонно выслушивал царское предложение, не забыв выставить свои условия или, точнее, свою цену за предстоящие хлопоты. Барон Генрих Гюйссен, который от имени царя вел с ним переговоры, поспешил сообщить о требованиях лорда Черчилля. Они были «скромны»: титул князя вместе с доходами от «своего» княжества и дорогие подарки. Как ни странно, алчность герцога не отпугнула, а, напротив, обрадовала Петра. Раз много просит, значит, всерьез хочет взяться за дело. Царь предложил достославному вымогателю на выбор три «княжества» — Владимирское, Сибирское и Киевское с пожизненной рентой в 50 тысяч ефимков ежегодно. В придачу были обещаны рубин, каких «зело мало», и орден Андрея Первозванного.
Дальше получилось совершенно по Пушкину относительно того, как легко обмануться, когда «обманываться рад». Мальборо щедро расточал обещания, вовсе не собираясь ввязываться в переговоры со шведским королем. Больше того, удаление Карла XII из Саксонии в далекую Россию было выгодно англичанам и их союзникам. Здесь, как говорится, с глаз долой — из сердца вон. Однако повел себя Черчилль безупречно: обворожил посла в Англии Артамона Артамоновича Матвеева (разъехались «с несказанно какой любовью!»), пообещал «крепко говорить со шведом» и прислал Петру письмо, именуя себя в нем «препокорным, благожелательнейшим и препослушным рабом Иоанном». Похоже, герцог всерьез надеялся при помощи красноречия подлатать свой прохудившийся бюджет.
Петр быстро разобрался с истинными мотивами Черчилля. В международных делах обманывался царь часто, к этому привык, но на этот раз было обидно за потерянное время и растраченные впустую усилия. Уж слишком высока была ставка — спасение Ингрии, Петербурга, всего того, что было сделано и еще предстояло сделать. Впрочем, крах посредничества — естественный результат не просто одной игры Мальборо. Даже если бы тот действительно захотел договориться с Карлом XII, ему все равно этого не удалось бы. Всякий договор — это все же согласие двух сторон. В Альтранштадте Мальборо встретился с
