войну со Швецией сразу же по заключении мира с Османской империей, и, когда это случилось, он, не мешкая, это сделал, выступив к Нарве.

Трудно сосчитать, сколько раз русские армии подступали к этой, некогда возведенной крестоносцами на реке Нарове крепости. Иные из этих подступов были удачными, как в 1558 году, иные заканчивались, перефразируя петровское «азовское невзятие», «невзятием нарвским», как это случилось в 1590 году. Неизвестно, размышлял ли об этом царь. Одно несомненно: он горел желанием помериться силой со шведами, король которых, как оказалось, лишь искусно «притворялся» вздорным и никуда негодным правителем. Уже в дороге Петр получил первое, не вселявшее оптимизма известие о своем противнике. Почерк молодого короля отличался дерзостью и стремительностью. Покуда войска датского короля Фредерика IV неспешно продвигались по дорогам союзного шведам Шлезвиг-Готторп-Гольштейнского герцогства, Карл XII посадил свою армию на корабли, переплыл Эресунн и высадился вблизи Копенгагена. Датским генералам с 4 с половиной тысячами солдат не хватило мужества атаковать шведов в самый подходящий для этого момент, когда те, вымокшие и потерявшие строй, выбирались с лодок на берег. Высадка стоила Карлу XII трех убитых — ничтожная цифра, ошеломившая самих победителей. 21 августа шведы двинулись на Копенгаген. К этому моменту Травентальский договор уже был подписан, но Карл с упрямством, достойным восхищения, игнорировал эту новость и продолжал наступление — он был недоволен тем, что в договор не был внесен пункт об отказе Фредерика IV от союза с Августом II. В конце концов под давлением гарантов Травентальского мира, Англии и Голландии, шведский король уступил и прекратил движение, тем более что датчане приняли его ультиматум. Разумеется, Петр не был в курсе всех этих тонкостей, но главное ему было и без этого понятно — Дания выбывала из войны, а с ней и весь датский флот, столь необходимый союзникам на Балтике. Хотя бы потому, что ни он, Петр, ни Август флота не имели.

Травентальский мир огорчил не одного Петра. Сам победитель посчитал, что англо-голландское вмешательство вкупе с советами собственных дипломатов лишило его победы. По-своему Карл XII был прав: никогда еще шведы не были так близки к тому, чтобы надломить военную мощь своих извечных соперников — датчан, как в августе 1700 года. Вот только чем бы впоследствии обернулось для Швеции столь радикальное изменение сил на Балтике, пугавшее и Англию, и Голландию, и северогерманские герцогства и княжества? Карл XII предпочел об этом не задумываться, решив в дальнейшем полагаться не на доводы дипломатов, а на собственную интуицию. Интуиция же подсказывала ему одну линию поведения: садиться за стол переговоров лишь после того, как удастся сокрушить противника. Иначе говоря, он твердо решил в дальнейшем не торговаться о мире, а диктовать его. Это вполне отвечало характеру шведского короля, предпочитавшему подобно его кумиру, Александру Македонскому, не развязывать, а разрубать межгосударственные узлы.

Саксонский курфюрст продолжал борьбу. Но Петр уже знал, что дела его в Лифляндии шли не лучшим образом. Рига устояла, заставив саксонцев отступить от ее бастионов. Современники не знали, чем объяснить эту неудачу, ведь обстрелы города осадной артиллерией вызвали большие разрушения и толки о капитуляции. Зато перед царем открывался шанс отличиться — прервать череду неудач и взять Нарву.

Петр планировал стянуть под Нарву всю свою полевую армию. Однако подход войск затягивался, и к моменту появления Карла XII под стенами крепости осаждавших в окопах и шанцах было около 35 тысяч человек^{5}. Цифра весомая, а в сравнении с тем, скольких человек привел король для освобождения Нарвы, просто внушительная. Этого должно было с лихвой хватить и на то, чтобы отбиться от войск Карла XII, и на то, чтобы продолжить осаду крепости. Главные силы русской армии составляли два «генеральства», или дивизии, — Автомона Головина и Адама Вейде и гвардейские полки. Ждали также подхода 9 полков «генеральства» Н. Репнина, но князь замешкался и не успел подойти до начала сражения.

Помимо регулярных частей, к Нарве двинулись конные дворянские сотни. По принципам формирования, вооружению, принципам ведения боя их можно с полным основанием отнести к «осколкам» Средневековья. К началу XVIII века дворянское конное ополчение сохранилось в тех немногих странах, которые только вступили на путь создания армии нового типа. Петр принужден был мириться с существованием ополчения, поскольку создание полноценных кавалерийских формирований требовало много времени и денег. Как ни странно это кажется на первый взгляд, в конных сотнях пребывал цвет дворянства — московские чины, для которых служба здесь стала своеобразным убежищем от напора «неразрядных людей». Свою роль имело и материальное положение столичных чинов, позволяющих им явиться на службу «конно, людно и оружно». Всего в дворянских сотнях, отданных под начало Б. П. Шереметева (кроме московского дворянства, значительное число было новгородских и смоленских дворян), было около 6 тысяч человек. К этому стоит добавить огромный артиллерийский парк в 184 орудия, призванных крушить стены и башни крепости.

22 сентября передовые части подошли к Нарве, небольшой гарнизон которой — менее 2 тысяч человек, включая 400 человек жителей, — готовился отразить нападение. Не мешкая, солдаты принялись возводить батареи и шанцы. На случай попытки деблокировать Нарву извне, вокруг русского лагеря были построены укрепления, ключом к которым стали две устроенные на небольших возвышенностях батареи. Ров, вал и «испанские рогатки» довершали внешнюю линию обороны, создавая ощущение относительной безопасности — как-никак русская армия всегда оказывалась сильнее в обороне, нежели в наступлении.

20 октября начался обстрел крепости. Но «бросание бомб» не произвело того эффекта, который ожидался. Несмотря на внушительное число орудий, осадный парк представлял собой бессистемное «сборище» разнокалиберных, нестандартных орудий, отлитых в разное время и по разным технологиям. Так, самое мощное орудие — 40-фунтовая пищаль «Лев» — было отлито за 110 лет до осады знаменитым мастером Андрем Чоховым, создателем знаменитой Царь-пушки. Большие трудности возникли из-за пороха. Он оказался столь низкого качества, что едва добрасывал ядра до крепости. Сказалась и плохая выучка артиллеристов, не имеющих элементарных представлений о баллистике и правилах стрельбы. Огромные усилия, потраченные на то, чтобы подкатить к бастионам Нарвы «большой наряд», оказались затрачены впустую. Спустя десять дней после начала бомбардировки крепости большинство орудий прекратили огонь. Причины — плохой порох, малочисленность зарядов, рассыпавшиеся из-за ветхости станки. Капитану бомбардирской роты Петру Михайлову осталось только сокрушаться: все старое и неисправное…

В конце сентября до осаждавших докатились слухи о высадке шведской армии в Ревеле и Пернау. Слух вскоре подтвердился — 6 октября головной корабль «Вестманланд» с королем на борту бросил якорь в Пярну. Место высадки было выбрано не случайно: от Пярну можно было устремиться и на саксонцев, и на русских, что должно было, хотя бы на время, сбить союзников с толку. Но на самом деле Карл XII уже твердо знал направление удара. К середине осени потребность в немедленной помощи Риги отпала: саксонцы сняли осаду и отошли на зимние квартиры в Курляндию. Таким образом, вызволять надо было Нарву. Петр позднее эту ситуацию прокомментировал в собственноручной приписке к «Истории Северной войны»: король высадился «для сикурсу Риги, но когда услышал, что саксонцы уступили, тогда обратил сие намерение сикурсовать Нарву».

Дав время угодившим в шторм войскам прийти в себя, Карл II устремился к Везенбергу (ныне Ракваре). Тогда же молодой король вернул жителям Ливонии ряд привилегий, отмененных Карлом XI. Как ни преклонялся Карл XII перед своим отцом, который был для него образцом настоящего правителя, в это время он еще прислушивался к разумным советам. Этот неожиданный шаг сразу расположил к нему местное население. Было составлено даже 5-тысячное ополчение, пополнившие слабые гарнизоны городов и крепостей провинции.