наказать — для Петра было как раз непростительно. Ведь он отвечал перед Богом не за одних замученных стрельцов, а за всю Россию. Этих не наказать — Россию казнить. Вот его оправдание и его Голгофа.

Сказанно это не для того, чтобы защитить Петра — какое уж здесь оправдание! — а для понимания мотивов, двигавших этим человеком. Последние всегда историчны, т. е. обусловлены нравственными представлениями эпохи, пониманием долга, втиснутого в узкое пространство между добром и злом. Век просвещения, может быть, потому с такой страстностью стал взывать к человеколюбию и милосердию, что вокруг царили жестокость и равнодушие. Средневековая Россия в этом смысле мало отличалась от стран раннего Нового времени. В той же просвещенной Англии преступников продолжали четвертовать, причем каждая казнь превращалась в зрелище для любопытствующей черни и знати. Петр в нравственном отношении остался человеком своего века.

Москва еще долго пребывала в страшном ожерелье мертвых тел. Из бойниц Белого города вместо орудийных жерл торчали засиженные вороньем бревна, на которых гроздями висели мятежники. Нетрудно представить атмосферу этих месяцев, ставших началом преобразований. Резали бороды, меняли долгополое платье на иноземное, в шутовском кривлянии высмеивали все старорусское — и попробуй не сбрей, не поменяй, не посмейся, когда кругом такое! Петр не спрашивал мнения — нравится, не нравится. У него на все был свой, единственный вариант ответа — понравится. Но на самом деле недовольных хватало. Только свою ненависть они научились скрывать. Боясь открыто выступить против нововведений, петровские недруги готовы были душить все начинания нерадением. Петр во все вкладывал душу, они, внешне покорствуя, леденили все равнодушием. Казнями царь преподнес своим противникам урок. И он был усвоен так, что до конца жизни реформатор будет ощущать постоянное и неуловимое сопротивление своим планам. Но уличить таких «супротивников» будет трудно.

После кровавых расправ Петр испытывал потребность в смене обстановки. Едва закончился розыск, как он помчался в Воронеж, на верфи. Октябрьское непогодье превратило дорогу в муку. Даже привыкший ко всему царь признает: «Несказанную нужу принесли от непогодья». Однако о «нуже» сразу было забыто, едва показались верфи и остовы строящихся кораблей. Первое беглое впечатление, как глоток свежего воздуха, — флот «зело во изрядном состоянии». Затем восторженное состояние уступило место более критическому взгляду. Царь стал находить в судах и на верфи множество недостатков. Это, впрочем, значило только одно — после кровавых казней царь пришел в себя.

Знаменитая формула из боярского приговора «Флоту быть!» вызвала настоящий переворот в Воронежском крае, где царская воля должна была обрести свое материальное воплощение. Здесь закладывались и строились казенные корабли и корабли кумпанств. И хотя воронежские судостроители со времен азовской эпопеи обрели немалый опыт, новые задачи были не в пример масштабнее прежних. Строили парусные суда, которые по своим конструкторским особенностям сильно отличались от галер.

Как всегда, ощущалась острая нехватка в знающих людях. Даже Немецкая слобода, эта универсальная палочка-выручалочка Петра, на этот раз мало чем могла помочь. Все мастера давно были приставлены к делу. Приходилось выискивать, где только можно, заграничных мастеров и задумываться об обучении собственных. Однако после школы, пройденной в Голландии и Англии, главному корабелу страны, несомненно, стало легче преодолевать «узкие места» в строительстве. Он уже многое умел. А если не умел, то мог найти грамотные подходы.

Одна из главных трудностей, тормозивших развитие кораблестроения, — отсутствие хорошего леса. Присланные из Москвы иностранцы «для указанья лесов» не только не могли точно сказать, какой лес годен, а какой нет, но и «сколько на те кумпанства лесов отвести надобно, того-де они не знают и отмерить… невозможно». Тогда Петр приказал нарезать участки леса с большим запасом по причине постоянных жалоб, что «лес плох, корявистый, невысокий и не гладкий». Но и с таким заделом кумпанства часто садились «на мель». Вскоре все леса вокруг были истреблены, причем не на одно корабельное строение, а для получения смолы, древесного угля, драницы. К концу 1698 года приходилось сплавлять и подвозить лес в Воронеж за десятки верст. В итоге работы замедлялись, Петр озлоблялся, распекал начальных людей. Те, в свою очередь, обрушивались на подчиненных, и так по цепочке, до последнего мужика, проклинавшего обременительную царскую затейку. Трудности с материалом для строительства судов привели государя к мысли о заповедных местах, где будет подрастать пригодный лес. Это намерение удастся осуществить во второй половине царствования.

Еще одно узкое место — рабочая сила, особенно квалифицированная. Размах кораблестроения был таков, что речь шла о сотнях людей. По обыкновению, начали с тягловых черных людей. Согнали со всего края, но оказалось, что их все равно мало. Тогда взялись за мелкий служилый люд. И все равно людей не хватало, хотя перепуганные строгими царскими указами воеводы пригоняли на верфи «ребятишек самых малых». Люди болели, умирали, убегали. Кое-кому удавалось откупиться от начальных людей, быстро превративших строительство в своеобразный «бизнес» — поднеси требуемое, и тебя тотчас занесут в список заболевших и отпущенных. Воистину флот рождался не только под стук топоров, но и под свист кнута, стоны истязуемых и «аккомпанемент» злоупотреблений. Столь странная, построенная на диссонансах «музыка» станет сопровождать едва ли не каждое начинание Петра, отражая самую суть противоречивой природы новой государственности.

Однако дело двигалось. Без Петра — медленнее, с его приездом — быстрее. На разбросанных по берегу реки Воронеж верфях поднимались остовы кораблей, напоминавшие издали костяки доисторических животных. Это были баркалоны, галеры, бригантины и иные, не знакомые для русского глаза типы кораблей. Сначала закладывали кили — устанавливали брусья на подкладины и сбивали гвоздями; затем поднимали нос и корму, ставили кривули, «дубовые распаря», ладили палубы, обшивали «прибойными досками», конопатили, смолили, сталкивали в воду, ставили мачты, доделывали и отделывали, устанавливали такелаж и оснащали всем, чем было положено, — от слюдяных фонарей до кленовых ложек.

Всего требовалось в немалом количестве. Вот, к примеру, не самый большой корабль — баркалона(«в воде ходу глубину 7 футов»), который предстояло сладить кумпанству боярина М. А. Черкасского. Не говоря уже о множестве деталей из дуба, сосны, липы, березы, клена, нужно было поставить на него 26 орудий разного калибра, 200 ружей для экипажа, компасы, железа на 300 пудов и доброе парусное полотно. В итоге строительство каждого корабля приводило в действие десятки самых разнообразных ремесел и настойчиво подталкивало к созданию мануфактур, ведь для оснащения судна важно было не только количество, но и качество — стандартизация, взаимозаменяемость одинаковых деталей.

К приезду в Воронеж Петра оказались готовыми или почти готовыми несколько судов. Им дали названия: «Колокол», «Лилия», «Барабан», «Сила», «Весы», «Цвет войны» и даже… «Три рюмки». Осмотр далеко не всех судов обрадовал царя: лес был сырой, работа недобросовестна. С такими кумпанствами царь не церемонился и заставлял все переделывать. Не удержался Петр и от того, чтобы самому не поплотничать. В середине ноября он заложил «Гото Предестинацию» — «Божье предвидение». Утверждают, что судно было оснащено килем особой конструкции, специально разработанной Петром для мелководного Дона. Конечно, в этой новизне был свой риск. Однако для чего же тогда Петр ездил учиться? Он ведь хотел не только копировать, но и создавать новое. Проработав две недели на закладке нового судна, царь спешит сообщить в Москву: «Мы здесь зачали корабль, который может носить 60 пушек от 12 до 6 фунтоф».

Как бы освежающе ни действовало на Петра пребывание на верфях, дела настоятельно требовали возвращения в столицу. Царь объявился в Москве в конце декабря. Но, естественно, за всей суетой дел и празднеств, связанных с Рождеством, о воронежском строительстве не забыл и требовал постоянного отчета. К этому времени царские планы, связанные с азовским флотом, претерпевают очередные изменения. Заключенное в Карловичах с турками двухлетнее перемирие побуждает быть сдержаннее в военных демонстрациях на Азовском и Черном морях. Ныне главное — мир с Турцией. Для подкрепления мира эскадра — вещь чрезвычайно полезная. Конечно, затеяв строительство флота, Петр готовил его к войне. Но теперь, с перемещением интересов внешней политики с Черного моря на Балтику, флот должен