руки своего вероятного союзника — Австрийской империи. Но это значило бесповоротно разрушить антитурецкую коалицию, а с ней — планы Петра. Царь был в курсе действий Вильгельма. Он огорчен и разочарован. Однако это и была усвоенная им европейская внешняя политика — улыбаться, одаривать, говорить комплименты и делать так, как выгодно и нужно.
Петр вернулся в Голландию, откуда в середине мая Великое посольство отбыло в Вену. По дороге Петр посетил Дрезден — столицу Саксонии, владетельный князь которой при поддержке царя был избран на польский престол. Сам Август в это время находился в Варшаве, однако Петра, союзника короля, встречали подчеркнуто пышно. Не располагая временем, Петр прямо ночью отправился во дворец осматривать кунсткамеру — «кабинет редкостей», в которой помещалось все, что могло поразить воображение человека: от рукотворных диковинок до всевозможных уродцев и ископаемых. Принимавший высокого гостя князь Фюрстенберг позднее писал: он привел Петра в кунскамеру в час ночи, где тот прибыл всю ночь. Особенно большое удовольствие царь выражал «при осмотре математических инструментов и других всяких ремесленных орудий, которых здесь большое количество». Похоже, князь был несколько удивлен «простонародными» предпочтениями Петра. Редкости, диковинки, уродцы — это куда ни шло, но инструменты ремесленников как предмет восхищения — это было выше его понимания. В этом была большая разница между гостем и сопровождающим. Петр был не простой посетитель, охочий до всего необычайного: он осматривал коллекцию со вполне профессиональным и осознанным интересом, прикидывая, что может пригодиться сейчас, что — в будущем, как предмет изучения.
Дрезденская кунсткамера произвела на царя сильное впечатление. Он тут же объявил о намерении создать такую же кунсткамеру у себя на родине. Разумеется, не обошлось без посещения цейхгауза. Петр и здесь удивил хозяев: осматривая пушки, он выступил в роли опытного артиллериста, на ходу обнаруживая достоинства и недостатки показанных орудий. Через день он покинул Дрезден. Хозяева вздохнули с облегчением: импульсивный и непредсказуемый гость держал всех в большом напряжении. Фюрстенберг поспешил сообщить королю: «Я благодарю Бога, что все кончилось благополучно, ибо опасался, что не вполне можно будет угодить этому немного странному господину».
Между тем «немного странному господину» предстояло познакомиться с самим императором Священной Римской империи Леопольдом I. Среди монархов, с которыми Петру пришлось столкнуться во время путешествия, последний имел самое древнее генеалогическое древо. Род Габсбургов в продолжение трех столетий занимал императорский престол, дававший право считать его обладателя верховным светским правителем христианского мира. На деле, конечно, это давно было не так, и на грозные окрики из Вены перестали обращать внимание не только суверенные короли, но даже курфюрсты, номинально подчиненные императору. Тем не менее Габсбурги вели себя в соответствии с ими же созданным имиджем. Их блестящий двор в Вене соперничал с Версалем; старомодные, опиравшиеся на древние традиции церемонии были подчеркнуто консервативны и неизменны.
Леопольд I был типичным представителем древнего рода — с тяжелой челюстью, выпяченной нижней губой и неистребимым снобизмом. К 1698 году императорская корона украшала его голову уже более сорока лет. По складу характера он был спокойным, меланхоличным человеком, любившим богословие и искусство. Воинственностью он никогда не отличался и был даже трусоват. В 1683 году он бежал из Вены, отдав столицу и ее жителей на растерзание турецким полчищам. Впрочем, это не помешало ему после поражения турок под стенами Вены присвоить себе все лавры победителя, которые на самом деле принадлежали храброму польскому королю Яну Собескому и его доблестному войску.
Нерешительность императора привела к большому беспорядку в управлении. Но это не особенно удручало Леопольда I. Его более заботили интересы католической церкви и династии. В известном смысле в просвещенной и по-европейски культурной стране взгляды Леопольда были более архаичными, чем взгляды Петра, приехавшего из «варварской Московии». Со своей динамичностью и стремлением к переменам Петр был больше человеком «нового времени», чем вялый и богобоязненный император.
В свое время иностранцы жаловались на крайне утомительный и малопонятный для них церемониал дипломатических приемов в России. Но оказалось, что европейский церемониал в исполнении императорского двора был еще тяжеловеснее. Следовало иметь в виду, что приехавший царь — частное лицо, к тому же плохо управляемое. Сначала устроители протокола объявили Лефорту, что Леопольд I не может принять российского государя, поскольку, по официальной версии, его просто нет в составе посольства. Начались споры. Наконец договорились о частной встрече во дворце Фаворит, летней резиденции Леопольда близ Вены. Стороны должны были одновременно войти в аудиенц-зал и встретиться ровно посередине — у пятого окна. Встретились. Но совсем не так, как предполагали устроители. Петр первым устремился к хозяину, пройдя через весь зал. Разговор продолжался около пятнадцати минут и свелся к обмену любезностями. Кажется, царь, ожидавший большего, был разочарован. Раздосадованный, он в дворцовом саду увидел пруд с лодкой и отвел душу, несколько раз обойдя на веслах водоем, — вода всегда успокаивала его.
Между тем поступок царя, который привел в ужас хранителей венского церемониала, принес свою пользу. Петр показал, как быстро он учится. Не менее щекотливый в вопросах царской чести, он тем не менее посчитал, что любезность в частной встрече не может уронить его достоинство. Леопольд мог сколько угодно кичиться тем, что царь, пройдя всю залу, как бы признал его первенство. Зато теперь из-за неподвижной маски выглянул человек, который заинтересовался своим гостем, а это было самое главное.
Шедшие параллельно переговоры великих послов с австрийцами успеха не приносили. Винить их в том трудно. Перемена в международной обстановке властно диктовала всем европейским дворам новые ориентиры дипломатических симпатий и антипатий. После того как в битве при Зенте войска знаменитого полководца, принца Евгения Савойского сокрушили армию султана, необходимость в продолжении войны с Турцией для империи отпала. Тем более что в Европе назревал новый конфликт — Война за испанское наследство. Австрийские дипломаты, мечтавшие поскорее высвободить руки, за спиной России уже начали переговоры с османами. Петр был крайне недоволен поведением союзников. Для него Азов и Таганрог — лишь первый шаг к завоеванию выхода в Черное море. Вторым шагом должны были стать захват Керчи и обретение права свободного судоходства по Черному морю. Австрийцы, узнав о планах царя, ничего другого придумать не сумели, как предложить русским завоевать Керчь… до подписания мира. Совет был с издевочкой, с расчетом на простачков: мол, воюйте — нам легче будет договориться с османами. Великие послы молча проглотили обиду и потребовали от союзников подписания мира не иначе как при условии передачи Керчи в царские руки. Австрийцы резонно заметили, что турки не привыкли отдавать крепости без боя. Против этого трудно было что-то возразить. Так что пришлось удовлетвориться лишь обещанием союзной стороны не подписывать мир, не ознакомив царя с его условиями.
Если на дипломатическом фронте дела складывались из рук вон плохо, то в сфере личных контактов двух монархов произошли сдвиги. Прежняя чопорность если не исчезла, то по крайней мере уже не столь мешала общению. Петр был вежлив, сдержан и прост. Двор был даже несколько шокирован, увидев вместо «дикаря» воспитанного человека. Заговорили о необычном государе московитов с «хорошими манерами». Бесспорно, Петр стремился произвести благоприятное впечатление. Но это не значит, что он хитрил и лицемерил. Царь и здесь оставался самим собой, думая прежде всего о деле и интересах страны.
Как и везде, Петр вызывал пристальное внимание окружающих. Суждения были в целом благоприятны. Кардинал Коллиниц, быстро сообразивший, что все надежды обратить царя к католической вере выстроены на песке, тем не менее признал: «У него живой и быстрый ум». Если вспомнить прежние отзывы, то нельзя не признать редкое единодушие их авторов. В наступавшую эпоху Просвещения, столь высоко ставившую ум и образованность, Петр развеял предубеждение о русских, по крайней мере в отношении их интеллектуальных способностей.
Две недели пребывания в Вене отмечены были празднествами. Царь побывал на маскараде, во время которого Леопольд, отчасти перенявший игру Петра, позволил себе пооригинальничать. Не имея возможности прямо провозгласить тост в честь царя, он чокнулся с Петром и произнес: «Если не ошибаюсь, вы знакомы с русским царем, выпьем же за его здоровье».
Выпили, тем более что со здоровьем Петра было все благополучно. Чего нельзя было сказать о положении в стране. Там случился очередной бунт.
