В точности то же самое творится повсюду вокруг нас. Никто вокруг не отдает себе отчета. Вы не вполне понимаете, что вы делаете, и уж тем более почему вы это делаете. Вы совершенно забываете о том, кто делает. Вы живете среди толпы лунатиков. Вы несчастны — но чего же еще вам ждать? И если ваши взаимоотношения превратились в сущий ад — ничего удивительного!
Говорит Нанак: в сфере знания — изобилие 'познавания', осознания. Сейчас вы в поле неведения — там, где буйным цветом цветет незнание, где основное правило — быть во сне.
Первое, что ощущает человек знания, это музыка, нада. Нанак называет этот звук Омкар. Нанак провозглашает: 'Эк Омкар Сатнам'. Это звук, о котором говорит Нанак. Омкар — лишь символ, служащий для того, чтобы передать вам послание. Существование есть песнь — очень глубокая песнь — свободная музыка! Она не сотворена никем; ее мелодию не играет никакой инструмент. Это звук безначальный, беспричинная песня, звучащая без всякого повода. Музыка — это само существо бытия, поэтому вам она кажется столь захватывающей. И если вы обнаружите, что какая-либо музыка поглотила вас целиком, будьте уверены: в этой мелодии присутствуют оттенки нады.
Тот великий музыкант, кто способен извлечь наду с помощью своего инструмента. Он в силах в определенной степени вдохнуть Омкар в ваш сонный без этой музыки мир. Музыка не предназначена для того, чтобы возбуждать ваши низменные желания.
Есть музыка двух типов. Один из них — восточная музыка, глубоко исследованная и изученная в Индии. Она основана на наде. Когда музыка плывет в направлении нады, слушатель постепенно уходит в медитацию, а это значит, что вашего знания прибавляется. Вы наполняетесь совершенным сознанием, словно кто-то зажег лампу внутри вас.
Вам наверняка приходилось слышать рассказы о музыкантах, зажигающих погашенные лампы. Речь в них, конечно, идет не о тех лампах, что есть у нас дома; такие лампы ничего общего с музыкой не имеют. Вы и есть та погашенная свеча, или лампа, и только если певец пребывает в состоянии самадхи, он способен зажечь вашу внутреннюю свечу. Только тогда может он воплотить Омкар в своей музыке и довести его до вашего уровня, когда он сам находится в состоянии самадхи. Если ему удастся донести до вас хотя бы каплю этого нектара, хотя бы несколько нот этой божественной музыки, то при пробуждении исполнитесь вы осознания, словно кто-то стряхнул с вас весь сон. И тогда музыка эта станет медитацией.
Существует и противоположный тип музыки: она погружает вас в сон, уносит вас все дальше по волнам дремоты. Такая музыка способствует и пробуждению страсти, и по этой самой причине ислам наложил на нее запрет. Мусульмане не знали той музыки, что открыли для себя индусы — эта музыка связана с
Существует два вида музыки: один связан с низшим, половым центром, а другой — с высшим центром, сахасрарой. Музыка, связанная с последним, и есть нада. Первый же вид лишь разжигает страсть, и эта музыка была единственной, известной в тех местах, где зародился ислам; поэтому в мечетях была запрещена любая музыка.
Однако не стоит сожалеть по этому поводу, ибо девяносто девять процентов той музыки, что преобладает в мире, никогда не приведет вас к ступеням храма. На Западе распространился совершенно изуродованный тип музыки, от которой поддавшийся ее влиянию теряет всякий рассудок, уподобляясь пьяному. Такая музыка погружает вас в еще более глубокий сон и будит еще более сильную страсть. Этой музыкой пользуются проститутки. Использовали ее и святые, но с той разницей, что певцы-святые при этом ощущали наду.
Нанак был певцом. Он никогда не разговаривал, а только пел. Он отвечал музыкой. Песни его не выстроены в строгом ритме и размере; они — импровизированные творения, исходящие прямо из его сердца. Кто-то задавал вопрос; и тогда Нанак делал знак Mapдане, и тот начинал играть на своем рабабе[29], а Нанак начинал свою песнь. Все, что говорил Нанак, сказано было в форме песни, ибо все сущее понимает язык музыки. И когда сам поющий пребывает в состоянии самадхи, нада сама собой вкрадывается в его песню.
Нада означает наивысшую ноту, беззвучно образуемую бытием, подобно звучанию тишины спокойной ночью. Точно так же и нада звучит все двадцать четыре часа в день. Она — ритм бытия. Когда нет ничего, она все равно звучит. Однако вы должны прекратить издавать какие бы то ни было звуки для того, чтобы услышать ее. Когда умолкнут все звуки внутри вас — тогда вы сможете услышать. Внутри вас словно тысяча рыночных площадей, и каждая наполнена шумом и криками; в такой суматохе вы способны расслышать только наиболее громкие звуки и то, что призвано удовлетворить ваши страстные желания. Только тогда вы познаете ее.
Сосед муллы Насредцина часами предавался музыке. Один раз, когда было уже заполночь, мулла не смог сдерживаться дольше и сказал ему: 'Тебе бы давать концерты где-нибудь в Москве, или в Лондоне, или в Пекине'. Сосед был очень тронут такой оценкой.
Он ответил Насреддину: 'Мулла, я никогда не думал, что у тебя есть такой интерес к музыке. Тебе правда так понравилась моя песня?'
'Не в этом дело, — сказал мулла. — Ты по крайней мере был бы достаточно далеко отсюда, и мы смогли бы спокойно спать'.
То, что выдают за музыку, нередко оказывается лишь шумом и неразберихой. Вам лучше ее не слышать, так как с вас уже достаточно диссонанса и отсутствия гармонии. Зачем еще больше отравлять душу? Люди танцуют с тем, чтобы разжечь свои страсти, и поют для того, чтобы довести себя до неистовства.
Однако та же самая вещь, что пробуждает страсти, способна и успокаивать; яд можно превратить в нектар — все зависит от того, как его использовать. Яд может послужить и лекарством, и смертельной отравой, в зависимости от способа его применения.
Нанак говорит, что первое ощущение в сфере знания — это нада. Вторым является смех, веселье. В этом следует разобраться, ибо что общего у смеха со святыми? Смех означает, что жизнь перестала быть мрачной, но стала приносить удовольствие; он свидетельствует о том, что жизнь стала приятной, светлой, радостной, не отягощенной никаким бременем. Обычно наши так называемые святые предстают перед нами с вытянутыми скорбными лицами, словно они несут на своих плечах бремя всего мира.
Говорит Нанак: тот, кто услышал наду, более не может быть печален и мрачен, но становится исполнен радости и смеха. Он способен смеяться. В самом деле только такой человек способен смеяться в истинном смысле этого слова. Ваш смех — это притворство; ваша жизненная энергия не искрится радостью — так как же на ваших губах может появиться настоящая улыбка? Только тот способен смеяться по- настоящему, кто обрел знание. В его жизни нет ни скорби, ни тяжести; вы видите, что он искренний, настоящий. Жизнь его наполнена радостью и хорошим настроением; под его глазами нет темных кругов от страданий, есть только праздник.
Третье ощущение — веселая игра. Такой человек черпает изумление в своей жизни. Его игра вышла на первое место, наполняя его изумлением. Все, что он видит, все, что он чувствует и слышит, вызывает в нем трепет, как у маленького ребенка. Куда бы он ни направил свой взор — во всем он находит бесконечное чудо. У него ни на что нет ответа, и ответы других больше не касаются его. С каждым найденным ответом 'эго' получает дополнительную опору; а если не находится никакого ответа, 'эго' умирает естественной смертью.
Таинство обозначает то, что вы не можете удержать в своих руках. Вы можете постигнуть тайну, если пожелаете, но вы неспособны удержать ее в своей власти. Ее нельзя положить к себе в сейф или сделать пленником своих скрижалей; над ней не властны никакие правила. Тайна подобна безграничному пространству небес: можно отправиться по ней в плавание, как по океану.
Итак, говорит Нанак: сначала нада, потом смех, затем игра, и наконец блаженство. Смех подобен блаженству; блаженство есть глубокий смех. Смех — это верхний слой, как волны на поверхности океана, а блаженство — океанские глубины. Улыбки и веселье — это рябь блаженства, возникающая на губах. Смеяться можно, только если внутри вас поселилось блаженство. Радость есть поверхность; блаженство есть глубина. Когда они объединяются, высочайшее блаженство нисходит на вас.
