веснушчатому.

— Вот.

Мальчики начали с благоговением ее рассматривать. В это время из лазарета вышел сержант.

— А как называется твой последний прием? — спросил мальчик с веснушками.

Уилл не ответил. Потому что увидел Гарина. Уилл узнал его только по волосам.

— Боже! — выдохнул он, не обращая внимания на малолеток. Выхватил у мальчика бляху и побежал.

Правый глаз друга прикрывало распухшее веко. Тугое и отвратительно багровое. Все лицо покрывали сливово-пурпурные ссадины. Раздута была не только губа, но и вся правая сторона лица, как будто он подложил под щеку ком материи.

— Гарин! Что?..

— Отстань, — буркнул тот.

Уилл положил бляху в карман и схватил друга за плечо.

— Это сделал Циклоп?

— Не называй его так! — Гарин сбросил его руку и рванулся в проход, ведущий к пристани прицептория. Уилл последовал за ним.

Там, у причала, негромко поскрипывая, стоял на якоре «Терпеливый». Корабль, на котором они поплывут в Париж. Широкая неуклюжая галера с двумя мачтами, высокими бортами и похожими на веретено башенками в носовой части. Это неповоротливое судно с палубой на корме, построенное для перевозки грузов, сильно отличалось от стройных боевых кораблей. Над переплетенными как паутина корабельными снастями реял черно-белый флаг ордена тамплиеров, его самый главный символ. Полотнище хлестало по фок-мачте. Охраняющие корабль матросы проводили взглядом вышедших на причал сержантов и вернулись к игре в шашки.

Гарин постоял некоторое время со сжатыми кулаками, потом сел.

Уилл устроился рядом. Посмотрел на воду. Казалось, по Темзе разбросали тысячи осколков разбитого зеркала. Блеск слепил глаза.

— Как он мог сделать такое? Ведь ты его плоть и кровь.

— Я проиграл турнир. Он рассердился.

— Когда это случилось?

— Вчера.

Уилл кивнул:

— Я не видел тебя на ужине.

Гарин усмехнулся:

— Побои — ерунда. Я их заслужил. Потому что проиграл.

— Заслужил? — Уилл покачал головой. — Что сказал лекарь?

— Глаз не поврежден. Когда отек спадет, я смогу видеть.

— Слава Богу.

— Может, пока надеть на него повязку? — сказал Гарин отворачиваясь. Затем достал из туники тряпичный мешочек с резко пахнущим темно-зеленым веществом. — Брат Майкл дал примочки делать. — Он посмотрел на мешочек и замахнулся, намереваясь швырнуть его в реку.

Уилл поймал его руку:

— Не надо! Лучше сделай примочки, скорее поправишься.

Гарин посмотрел на него и вдруг рассмеялся сдавленным истеричным смехом. Затем резко замолк.

— Давай я попрошу Овейна, чтобы он поговорил с твоим дядей, — сказал Уилл.

— Не надо, — раздраженно бросил Гарин. — Это наше семейное дело. Пусть остается как есть.

— Но этот мерзавец зашел слишком далеко, — пробормотал Уилл. — Ты совсем не можешь ему и слова против сказать?

— Как и ты своему отцу.

— Но отец никогда меня не бил.

— Но ты же сам однажды сказал, что лучше бы он тебя избил, — глухо проговорил Гарин. — Что кулаки лучше, чем молчание.

Уилл стиснул зубы.

— Мы говорим сейчас не обо мне.

— Дядя просто хочет подготовить меня к посту командора. Он желает мне добра. А наказал, потому что я провинился. Он вовсе не злодей. Я сам во всем виноват.

— Как ты можешь так говорить? Ведь он сделал тебя другим. Помнишь, как мы раньше чудили?

— Мне почти четырнадцать, Уилл. Как и тебе. Если бы не снисходительность Овейна, тебя уже давно отсюда выгнали бы за нарушение устава. Пора становиться мужчиной.

— Если быть мужчиной означает стать мрачным и злым, то я лучше останусь таким, какой есть. А большая часть устава — ерунда. Там даже предписано, как следует резать сыр за обедом! Какое отношение это имеет к рыцарству?

Гарии вздохнул:

— Может быть, ты вообще не хочешь стать рыцарем?

— При чем здесь я? — возмутился Уилл. — Твой дядя перестарался. Это уже не наказание, а почти убийство.

Гарин невесело улыбнулся.

— Ты думаешь, он первый, кто начал меня бить? Моя мать, когда ей что-то не нравилось, хватала палку, а учитель, если я плохо отвечал урок, брался за ремень. — Глаза Гарина вспыхнули. — Ты не знаешь, Уилл, как тяжело, когда все время требуют, чтобы ты оправдывал ожидания. Когда любой твой промах считается чуть ли не преступлением. — Он посмотрел на Уилла. — Ничего ты не понимаешь.

— Послушай, Гарин, — тихо начал Уилл, — я, кажется, придумал, как его остановить. Он связан с сарацинами. Одному даже на несколько недель дал своего коня и…

— Тебе не понять, почему он так ко мне относится, — продолжил Гарин, не слушая. — Ему нужно, чтобы я все делал хорошо. Если бы Овейн относился к тебе жестче, ты был бы лучшим сержантом.

— Что? — удивился Уилл.

— Тебе все сходит с рук только потому, что ты хорошо владеешь мечом. Но все равно ты никогда не станешь командором, как я. Потому что ты простолюдин! Это я повторяю слова дяди, — быстро добавил Гарин. — Он так думает. Требует не водиться с тобой и разговаривать только во время тренировки на турнирном поле. Дядя считает, я из-за тебя не оправдываю его надежд.

— Понятно. — Уилл прикусил губу. Взял камень, бросил его в корпус корабля. Камень ударился о борт и упал в воду.

Уилл встал, засунул руку в карман туники. Пальцы коснулись бляхи. Он собирался отдать ее отцу. Думал, тому будет приятна победа сына, он станет им гордиться и… наконец простит. Но отец далеко. Отец не видел, как его сын каждое утро тренировался часами на поле, не видел победы на турнире, не видел, как, сидя ночами и сжимая в руках этот чертов меч, смотрел мальчик в темноту, пытаясь забыть. Подумав несколько секунд, Уилл вытащил бляху. Пробежал кончиком пальца по выпуклым фигурам рыцарей и протянул другу.

— Вот.

Гарин встал, посмотрел на бляху.

— Так это ж награда.

— Больше не награда, — сказал Уилл, прижимая бляху к ладони Гарина. — Это подарок.

Гарин долго молчал, затем его пальцы обхватили бляху.

— Спасибо, — пробормотал он.

Уилл кивнул. Гарин неловко потоптался несколько секунд и ушел, так ничего и не сказав. А Уилл снова сел, откинулся на спину, опершись на локти, и принялся внимательно наблюдать за купеческим судном, поднимающимся вверх по течению. В это время на Темзе всегда много судов. Они везут пряности, стекло, ткани, вино из Брюгге, Антверпена, Венеции, даже Акры, которые потом развозят по всей Британии. Прошлой весной генуэзская торговая галера проплыла совсем близко, и капитан успел бросить Уиллу два