Это была прогулка, которую Ларри Андервуд запомнил на всю жизнь. На перекрестке Пятой и Пятьдесят Четвертой человек висел на фонарном столбе. На шее у него была табличка с одним словом: МАРОДЕР. На мусорном баке (на боках были наклеены свежие афиши бродвейского шоу), нежась на утреннем солнышке, лежала кошка и кормила молоком своих котят. Молодой человек с широкой ухмылкой и чемоданом в руках подошел к Ларри и сказал, что даст ему миллион долларов за право попользоваться женщиной в течение пятнадцати минут. Миллион, по всей видимости, был в чемодане. Ларри снял с плеча винтовку и сказал, чтобы тот отнес свой миллион куда-нибудь еще.

– Разумеется, парень. Не держи на меня зла, договорились? Я ведь только предложил, а за это нельзя обвинить. Удачи тебе.

Они дошли до угла Пятой и Тридцать Девятой вскоре после встречи с этим человеком (Рита с несколько истерическим юмором упорно называла его Джоном Берсфордом Типтоном – Ларри это имя ничего не говорило). Был уже почти полдень, и Ларри предложил перекусить. На углу была колбасная, но когда он открыл дверь, запах гнилого мяса заставил его попятиться.

– Пожалуй, чтобы сохранить тот скромный аппетит, который у меня остался, мне не стоит туда заходить, – сказала она извиняющимся тоном.

Ларри подумал, что внутри можно, наверное, найти какие-нибудь готовые продукты – салями, пепперони, что-нибудь в этом роде – но, натолкнувшись в четырех кварталах отсюда на «Джона Берсфорда Типтона», он не хотел оставлять ее одну на улице даже на короткое время. Так что они нашли скамейку в полуквартале западней от колбасной и съели сушеные фрукты и ломтики бекона. Закончили они трапезу крекерами с сыром и термосом с охлажденным кофе.

– На этот раз мне действительно хотелось есть, – сказала она гордо.

Он улыбнулся ей, чувствуя себя лучше. Просто двигаться, предпринимать любые конкретные действия – это было неплохо. Он сказал ей, что когда они выберутся из Нью-Йорка, она окончательно придет в норму. Находиться в Нью-Йорке – это было все равно что быть на кладбище, мертвецы которого еще не совсем успокоились. Чем раньше они уйдут отсюда, тем лучше. Возможно она снова станет такой же, как в тот первый день в парке. Они дойдут до Мэна по второстепенным дорогам и поселятся в богатом летнем коттедже. Сейчас на север, и обратно на юг в сентябре или октябре. Бутбей Харбор летом, Кей Бискейн зимой. Симпатичный маршрут. Занятый своими мыслями, он не заметил на ее лице гримасу боли, появившуюся в тот момент, когда он встал и повесил на плечо двустволку.

Теперь они шли на запад. Они прошли по Авеню Америк, Седьмой Авеню, Восьмой, Девятой, Десятой. Улицы представляли собой замерзшие реки автомобилей всех расцветок, среди которых доминировал желтый цвет машин такси. Ларри подумал о том, что на выходе из города им стоит раздобыть пару мотоциклов. Это даст им обоим мобильность и возможность преодолеть пробки мертвых машин, которыми, должно быть, забиты все дороги.

А я-то думал, что она сможет ехать на велосипеде, – подумал Ларри. Но, похоже, ей это не удастся. Жизнь с Ритой превращалась в непрестанную головную боль, во всяком случае, в некоторых аспектах. Но уж ехать на заднем сиденье мотоцикла она, наверное, сможет.

На пересечении Тридцать Девятой и Седьмой они увидели молодого человека в коротких хлопчатобумажных шортах, лежащего на крыше такси.

– Он мертв? – спросила Рита, и при звуке ее голоса молодой человек сел, оглянулся, заметил их и помахал рукой. Они махнули ему в ответ. Молодой человек безмятежно лег на прежнее место.

Было начало третьего, когда они пересекли Одиннадцатую Авеню. Ларри услышал позади приглушенный вскрик боли и понял, что Рита уже не идет слева от него.

Она опустилась на одно колено и держалась за ногу. С чувством, похожим на страх, Ларри впервые заметил, что на ногах у нее – дорогие открытые сандалии, пригодные разве что для короткой прогулки вдоль витрин по Пятой Авеню.

Кожаные ремешки натерли ей ноги. Кровь струилась у нее по лодыжкам.

– Ларри, из…

Он резко поднял ее на ноги.

– О чем ты думала? – закричал он ей прямо в лицо. Увидев, как униженно она отпрянула, он почувствовал мгновенный стыд, но в то же время и злобное удовольствие. – Ты что, думала, что сможешь доехать до дома на такси, если ножки устанут?

– Я не ду…

– Боже мой! Он взъерошил волосы. – Конечно, ты не думала. Ты истекаешь кровью, Рита. Давно это у тебя?

Голос ее был таким тихим и хриплым, что ему с трудом удалось расслышать ее слова даже в том сверхъестественном молчании, которое царило вокруг.

– С тех пор как… Ну, примерно с перекрестка Пятой и Сорок Девятой, кажется.

– Ты натерла себе ноги двадцать кварталов назад и ничего мне об этом не сказала?

– Я думала… может быть… это пройдет… Не будет больше болеть… Я не хотела… Мы так хорошо шли… Выбирались из города… Я просто подумала…

– Ты вообще не думала, – сказал он рассерженно. – Как мы теперь с тобой пойдем? Твои чертовы ноги выглядят так, словно тебя распяли.

– Не ругай меня, Ларри, – сказала она, начиная плакать. – Пожалуйста, не надо… Мне становится так плохо, когда ты… Пожалуйста, не ругай меня.

Ярость охватила его. Он крикнул ей прямо в лицо:

– Сука! Сука! Сука!

Слово вернулось тусклым и неясным эхом, отразившись от высоких жилых домов.

Она закрыла лицо руками и, плача, опустила голову. Это его рассердило еще больше, и он предположил, что отчасти этот жест действительно объясняется нежеланием видеть. Как просто: закрыть глаза руками, а он поведет ее, почему бы и нет? Всегда ведь рядом был кто-то, кто брал на себя заботу о нашей Маленькой Героине, крошке Рите. Кто-то, кто водил машину, ходил в магазины, мыл унитаз, платил налоги. Так что надо завести слащавого Дебюсси, закрыть глаза своими