Мускулы ее лица облегченно расслабились, и с почти (но все же не совсем) бессознательным отвращением Ларри подумал, что так она выглядит даже старше.

– Когда?

– Почему бы не сегодня? – спросил он.

– Ты хороший мальчик, – сказала она. – Хочешь еще немного кофе?

– Я и сам могу налить.

– Глупости. Сиди, где сидишь. Я всегда наливала мужу вторую чашку кофе, он настаивал на этом. Впрочем, от него за завтраком я видела только пробор. Остальное было скрыто за «Уолл Стрит Джорнел» или какой-нибудь чертовски солидной книжкой. Не просто что-нибудь значительное или глубокое, но обязательно чреватое значением. Белль, Камю… Мильтон, Боже ты мой. Ты – неплохая замена. – Она обернулась с игривым выражением лица. – Тебе должно быть стыдно, если ты будешь прятать свое лицо за газетой.

Он вяло улыбнулся. Ее шутки сегодня утром, как впрочем, и весь вчерашний день, казались слегка натянутыми. Он вспомнил их встречу в парке и как ее речь показалась ему небрежной россыпью бриллиантов на бильярдном сукне. Со вчерашнего дня бриллианты стали больше похожи на фальшивки.

– Ну вот. – Она подошла, держа чашку во все еще дрожавшей руке, и когда она стала ставить ее на стол, кофе выплеснулся ему на руку. Он отдернул руку, зашипев от боли, как кошка.

– Ой, извини… – На ее лице отразился не только испуг, но и нечто, очень похожее на ужас.

– Все в порядке…

– Нет, я просто… не надо… сиди на месте… безрукая идиотка…

Она разразилась такими оглушительными рыданиями, словно ей только что довелось присутствовать при смерти лучшего друга.

Он встал и обнял ее, не очень-то обрадовавшись ее конвульсивным ответным объятиям. Это были даже не объятия, а скорее захват. «Космический захват», новый альбом Ларри Андервуда, – подумал он тоскливо. О, черт. Никакой ты не симпатичный парень. Приехали, опять начинается.

– Прости меня. Не знаю, что это со мной стряслось. Никогда такого не было. Прости меня…

– Все в порядке, это ерунда. – Он продолжал автоматически утешать ее, гладя ее по седеющим волосам, которые станут выглядеть гораздо лучше (да и вся она, собственно говоря, станет выглядеть гораздо лучше) после того, как она проведет долгое время в ванной.

Разумеется, он понимал, что с ней стряслось. То, что произошло, имело одновременно и личный, и безличный характер. Это повлияло и на него, но не так резко и глубоко. В ней же словно разбился какой-то внутренний кристалл.

Безличным фактором был, очевидно, запах. Сквозь балконную дверь его приносил прохладный утренний ветерок, который вскоре превратится в неподвижную, влажную жару, если, конечно, этот день будет таким же, как и предыдущие три или четыре. Что-то вроде гнилых апельсинов, или тухлой рыбы, или запаха, который иногда бывает в подземке, когда в поезде открыты окна. Это был запах разлагающихся трупов.

В Манхэттене по-прежнему было электричество, но вряд ли это будет продолжаться долго. Почти во всех других районах свет уже погас. Прошлой ночью, когда Рита уснула, он стоял на балконе и мог видеть, что в большей части Бруклина и Куинз царит полная темнота. Черный карман шел от Сто Десятой до самого Манхэттена. Если посмотреть в другом направлении, то можно было заметить россыпь ярких огней над Юнион-Сити и, возможно, Байонной, но в остальном Нью-Йорк был погружен в черноту.

Чернота же эта означала не только отсутствие света. Она означала также и отключение воздушных кондиционеров, этого современного удобства, благодаря которому можно было спокойно существовать в городе с наступлением середины июня. Это означало, что люди, спокойно умершие в своих квартирах, теперь тухли в раскаленных печах. Когда он об этом думал, то его ум постоянно возвращался к той картине, которую он застал в зале ожидания. Он вспоминал об этом, и черное, сладкое видение вставало перед ним и манило его.

Что касается личного фактора, то, по-видимому, она была встревожена тем, что они обнаружили вчера по пути в парк. Когда они выходили, она смеялась, болтала и веселилась. После возвращения она начала стареть.

Человек, предвещавший появление чудовищ, лежал на тропинке парка в огромной луже собственной крови. Рядом с его застывшей вытянутой левой рукой лежали разбитые очки. Одно из чудовищ, очевидно, все же появилось. Его несколько раз ударили ножом. Ларри показалось, что он стал похож на огромную подушечку для иголок.

Она кричала и не могла остановиться. Когда истерика, наконец, прошла, она стала настаивать на том, чтобы похоронить его. Так они и сделали. И на обратном пути она стала той женщиной, которой она была сегодня.

– Все в порядке, – сказал он. – Совсем небольшой ожог. Кожа почти не покраснела.

– Я принесу мазь. Там есть в аптечке.

Она сделала шаг по направлению к двери, но он крепко взял ее за плечи и усадил на стул. Она посмотрела на него своими запавшими глазами, окруженными черными кольцами.

– Что тебе надо сделать, так это поесть, – сказал он. – Яичница, жаренный хлеб, кофе. Потом мы пойдем за какими-нибудь картами и посмотрим, как нам лучше всего выбраться из Манхэттена. Нам ведь придется идти пешком.

Он подошел к холодильнику и достал оттуда два последних яйца. Он разбил их над миской и стал сбивать.

– Куда ты хочешь уйти?

– Что? Я не…

– В каком направлении? – сказал он с легким нетерпением. Он долил молока и поставил сковородку на плиту. – На север? Там Новая Англия. На юг? Смысла нет. Мы можем отправиться…

Приглушенное рыдание. Он обернулся и увидел, что она смотрит на него, пытаясь овладеть собой, но ей не слишком это удается.

– В чем дело? – спросил он, подходя к ней. – Что такое?

– Боюсь, я не смогу есть, – вздохнула она. – Я знаю, что ты хочешь накормить меня… Я попытаюсь, конечно… Но запах…

Он подошел к балконной двери и плотно закрыл ее.

– Ну вот, – сказал он, надеясь, что его раздражение осталось ею незамеченным. – Так лучше?

– Да, – сказала она горячо. – Так гораздо лучше. Теперь я могу есть.

Он подошел к плите и потыкал яичницу, которая уже начинала пузыриться. Он слышал, как она двигалась у него за спиной. Раздались звуки Дебюсси, слишком легкие и слащавые на вкус Ларри. Он не терпел легкой классической музыки. Если уж нужна настоящая классическая музыка, то надо послушать Бетховена или Вагнера. Зачем заниматься ерундой?

Она спросила его, как он зарабатывал себе на жизнь. С некоторым негодованием Ларри подумал, что та легкость, с которой она задала этот вопрос, выдает человека, никогда не нуждавшегося в деньгах. Я был рок-н-ролльным певцом, – ответил он ей, удивляясь, насколько легко он привык к прошедшему времени.

Он положил яичницу на тарелку и поставил рядом чашку растворимого кофе с большим количеством сливок и сахара, как ей это нравилось (сам Ларри был солидарен с мнением водителей грузовиков: «Если тебе нужна чашка сливок с сахаром, то на хрен тебе кофе?»). Она сидела на пуфике перед проигрывателем. Дебюсси тек из колонок, как растаявшее масло.

– Кушать подано, – позвал он.

Она подошла к столу с вымученной улыбкой и начала есть.

– Вкусно, – сказала она. – Ты был прав. Спасибо.

– На здоровье, – ответил он. – А теперь слушай. Я хочу предложить тебе следующее. По Пятой мы дойдем до Тридцать Девятой и повернем на запад. Доберемся до Нью-Джерси по туннелю Линкольна. Потом мы можем отправиться по № 495 на северо-запад до Пассаика и… яичница нормальная? Яйца не тухлые случайно?