Она улыбнулась.

– Прекрасная яичница. – Она подцепила на вилку еще один кусок и отправила его себе в рот, запив глотком кофе. – Как раз то, что мне было необходимо. Продолжай, я слушаю.

– От Пассаика мы просто пойдем пешком на запад, пока на дорогах не будет поменьше машин и мы не сможем ехать. Потом, по-моему, можно повернуть на северо-восток и направиться в Новую Англию. Сделаем такой крюк, понимаешь? Так кажется длиннее, но, по-моему, это избавит нас от многих проблем. Найдем дом где-нибудь на побережье в Мэне. Киттери, Йорк, Уэллс, Оганквит, а может быть, Скарборо или Бутбей Харбор. Как тебе такой план?

Пока он говорил, он смотрел в окно. Когда он обернулся и посмотрел на нее, ее вид на мгновение вогнал его в ужас. Она словно сошла с ума. На лице у нее по-прежнему была улыбка, но теперь она застыла в маску боли и страха. На лице у нее выступили крупные капли пота.

– Рита? Господи, Рита, что…

– …извини… – Она вскочила, перевернув стул на пол, и побежала к двери. По дороге она споткнулась о пуфик, на котором она слушала Дебюсси, и чуть не упала.

– Рита?

Пока она была в ванной, он мог слышать мощные звуки ее рвоты. Он раздраженно хлопнул рукой по столу и пошел за ней. Боже, как он ненавидел, когда людей рвет. Всегда возникает ощущение, что рвет тебя самого. От запаха, стоявшего в ванной, его чуть не вывернуло наизнанку. Рита стояла на коленях, держа голову над унитазом.

Она вытерла рот обрывком туалетной бумаги и с мольбой посмотрела на него. Лицо ее было белей бумаги.

– Извини меня, Ларри. Я просто не могу ничего есть. Действительно. Извини меня.

– Господи, но если ты знала, что тебя вырвет, то зачем же ты пыталась?

– Потому что ты этого хотел. А мне не хотелось, чтобы ты на меня сердился. Но ты ведь рассердился, правда? Ты сердишься на меня.

Он мысленно вспомнил прошлую ночь. Она занималась с ним любовью с такой неистовой энергией, что он впервые подумал о ее возрасте и почувствовал легкое отвращение. Он кончил быстро, чуть ли не в порядке самозащиты, и лишь значительно позже она оставила его в покое, тяжело дыша и так и не кончив. Потом, когда он уже почти погрузился в сон, она пододвинулась к нему поближе, и снова он ощутил запах ее пудры – несколько более дорогостоящую версию того запаха, который исходил от его матери, когда они вместе ходили в кино. Она прошептала ему на ухо слова, которые выдернули его из сна на два последующих часа: «Ты ведь не оставишь меня, правда? Ты не оставишь меня одну?»

До этого она была очень хороша в постели, настолько хороша, что он даже удивился. Она привела его сюда после ленча в тот день, когда они встретились, и то, что случилось, случилось совершенно естественно. Он помнил мгновенный приступ отвращения, когда он увидел, как обвисли ее груди и как выпирают ее голубые вены (это заставило его вспомнить о варикозных венах его матери), но он совсем забыл об этом, когда она обхватила его ногами с удивительной силой.

Когда он уже почти взобрался на вершину, она оттолкнула его и взяла пачку сигарет.

«Какого черта?» – спросил он удивленно, в то время как его вождь краснокожих негодующе раскачивался в воздухе.

Она улыбнулась. «У тебя ведь одна рука не занята, а? У меня тоже».

Они гладили друг друга и курили, и она весело болтала обо всякой всячине.

«А теперь, – сказала она, вынимая сигарету у него изо рта. – Давай-ка посмотрим, сможешь ли ты закончить то, что начал. И если не сможешь, то очень может быть, что я разорву тебя на части».

Он закончил к их обоюдному удовлетворению, и они уснули. Он проснулся после четырех, думая о том, что произошло. Он много трахался за последние десять лет, но то, что случилось сегодня, не было траханьем. Это было гораздо лучше, хотя и имело несколько декадентский оттенок.

«Ну, конечно, у нее было много любовников».

Эта мысль снова возбудила его и он заставил ее проснуться.

Так все и продолжалось до тех пор, пока они не нашли труп в парке. Но и раньше его кое-что обеспокоило. Две ночи назад он проснулся после двух и услышал, как она наливает в ванной стакан воды. Он подумал, что, наверное, она принимает еще одну снотворную таблетку. Скорее всего, она начала принимать их задолго до эпидемии супергриппа.

А потом эта манера ходить за ним по пятам по квартире. Даже когда он принимал душ или облегчался, она стояла за дверью и что-то говорила ему.

И вот теперь…

Что ж ему – нести ее на своем горбу? Господи, ну уж нет. А ведь раньше она казалась ему вполне выносливой. Так вот почему она так прицепилась к нему в парке. Нет правды в рекламе, – подумал он горько. Как теперь он будет заботиться о ней, если и с собой он не может управиться?

– Нет, – сказал он ей. – Я не сержусь. Просто… понимаешь, я ведь не твой начальник. Не хочешь есть, так и скажи.

– Так я ведь и сказала.

– Хрена лысого ты сказала! – отрезал он гневно.

Она опустила голову и стала смотреть себе на руки, и он понял, что она старается не разрыдаться, потому что ему это не понравится. На мгновение это разозлило его больше, чем все остальное, и он чуть не в полный голос заорал: «Я тебе не отец родной и не муженек! Я не собираюсь о тебе заботиться! Господи Боже мой, ты ведь на тридцать лет меня старше!» Потом он почувствовал знакомую волну презрения к себе и удивился этому.

– Прости меня, – сказал он. – Я бесчувственный ублюдок.

– Нет, это не так, – сказала она и шмыгнула носом. – Просто… все это как-то одновременно свалилось на меня. Это… этот человек вчера в парке… я подумала: ведь никто уже не поймает тех людей, которые так поступили с ним, и не посадят их в тюрьму. А они просто будут ходить по свету и делать это снова и снова. Как звери в джунглях. Ты понимаешь, Ларри?

– Да, – ответил он, все еще чувствуя раздражение, смешанное с совсем небольшой толикой презрения. Такова была ситуация, а иначе и быть не могло. Они ведь были посреди всего этого и видели все своими глазами. Умерла его мать, и он присутствовал при этом. Что она, хочет сказать, что у нее более чувствительная натура, чем у него? Все это притворство. Сплошное притворство.

– Попытайся не сердиться на меня, – сказала она. – Я исправлюсь.

«Надеюсь на это. Очень надеюсь».

– Все в порядке, – сказал он и помог ей подняться на ноги. – Пошли, прямо сейчас. Что скажешь? Нам надо многое сделать. Ты готова к этому?

– Да, – сказала она, но выражение на лице у нее было такое же, как в тот момент, когда он предложил ей яичницу.

– Когда мы выберемся из города, тебе станет лучше.

– Ты думаешь?

– Конечно, – сказал Ларри искренне.