дверь хоть до посинения, но он все равно тебя не услышит. Придав своему лицу приятное выражение и заготовив извинительную фразу, Надин вошла в дом.
Она поднялась по лестнице. Гарольд сказал ей, что скорее всего они соберутся в гостиной. В южной части этой огромной комнаты она нашла то, что искала, – большой шкаф, который Ральф не успел еще разобрать. Рядами висят пальто на вешалках, а сзади все завалено обувью, перчатками и зимними шерстяными вещами.
Она быстро достала из сумки консервы. Они служили камуфляжем, а под ними лежала коробка с динамитом и радиотелефоном.
– Если я положу эту штуку в шкаф, сработает ли она, как надо? – спросила она вчера у Гарольда. – Не будет ли взрыв слишком слабым?
– Надин, – ответил Гарольд, – если устройство сработает – а у меня нет причин в этом сомневаться, – то оно разнесет дом, и холм, на котором он стоит. Так что положи его в какое-нибудь укромное местечко и не забивай себе голову всякой чепухой. Все будет, как в старой сказке о портном и мухах. Одним махом – семерых убивахом. Только в данном случае мы имеем дело с политическими тараканами.
Надин проделала нору в залежах обуви и шерстяных шарфов и положила туда коробку. Ну вот. Готово.
Она быстро вышла из дома, не оглядываясь и пытаясь не обращать внимания на голос, который приказывал ей вернуться обратно и вырвать провода, соединяющие радиотелефон с динамитными зарядами.
Она завела мотороллер, и на обратном пути голос беспрестанно твердил ей одно и то же:
Она завернула за угол, едва различая дорогу. Слезы застилали ей глаза.
А тут речь идет о семи жизнях. Да нет, больше, потому что комитет собирается выслушать доклад нескольких подкомитетов.
Она остановилась на углу Базелайн и Бродвея, уже намереваясь развернуться и отправиться назад. Ее всю трясло.
Позже она никак не могла объяснить Гарольду, что же с ней произошло. Честно говоря, она и не пыталась. Это было предчувствие будущих ужасов.
Она ощутила, что зрение ее затмевается.
Казалось, перед ней медленно опускается темный занавес, слегка развевающийся на ветру. Время от времени ветер усиливался, занавес начинал трепыхаться сильнее, и ей удавалось разглядеть по краям небольшие участки пустынного перекрестка.
Но вскоре занавес приблизился к ней вплотную, и она потерялась в нем. Она ослепла, оглохла и лишилась осязания. Мыслящее «я» Надин обернулось темным, теплым коконом.
И она почувствовала, как
Из груди ее рвался дикий вопль, но у нее не было рта, чтобы закричать.
Она не знала, что значат эти слова в таком сочетании, но она почувствовала, что в них заключена истина. Ничего похожего ей не приходилось испытывать за всю свою жизнь. Позже ей пришло в голову несколько метафор, и она отвергла их одну за другой:
Ты плывешь в теплой воде и неожиданно попадаешь в яму глубокого холода, от которого немеет все тело.
Тебе сделали укол новокаина в десну и вырвали зуб. Он вышел без всякой боли. Ты сплевываешь кровью в эмалированный тазик. В тебе образовалась дыра. Ты можешь ощупать языком то место, где еще секунду назад жила часть тебя.
Ты смотришь на себя в зеркало. Смотришь очень долго. Пять минут, десять, пятнадцать. Не моргая. С ужасом ты начинаешь замечать, как лицо твое меняется, словно лицо Лона Чани Младшего в фильме об оборотнях. Ты уже не знаешь себя самого и превращаешься в свой двойник, в безумного вампира с бледной кожей и рыбьими глазами.
Ни одно из этих ощущений не было похоже на то, что она испытала, но она почувствовала привкус каждого из них.
Темный человек вошел в нее, и
Когда она открыла глаза, ей сперва показалось, что она в аду.
Ад был белизной – тезис к антитезису темного человека. Перед ней простиралось выбеленное ничто. Белое-белое-белое. Ее окружал белый ад, и он был повсюду.
Она уставилась на белизну (невозможно было уставиться в нее) и лишь через несколько минут ощутила вилку мотоцикла между бедер. Краем глаза она увидела другой цвет – зеленый.
С усилием она оторвала глаза от белой плоскости и огляделась вокруг. Губы ее дрожали, в глазах бесновался ужас. Темный человек был в ней. Флегг был в ней. И когда он пришел, он лишил ее всех пяти чувств, связывающих ее с реальностью. Он прокатился на ней, как человек может прокатиться на легковушке или на грузовике. И он привез ее… куда?
Она посмотрела на белую плоскость и поняла, что это был экран открытого кинотеатра на фоне белого дождливого неба. Обернувшись, она заметила бар. Стены его были покрашены в ярко-розовый цвет, телесного оттенка. На фасаде было написано: ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ХОЛИДЕЙ ТВИНС! ЭТИМ ВЕЧЕРОМ НАСЛАЖДАЙТЕСЬ РАЗВЛЕЧЕНИЯМИ ПОД ЗВЕЗДНЫМ НЕБОМ!
Темнота окутала ее на пересечении Базелайн и Бродвея. Теперь она оказалась в конце Двадцать Восьмой улицы, почти за пределами города, откуда шла дорога на… Лонгмонт, не так ли?
Вокруг нее стояли железные мачты, и на каждой из них было установлено по два громкоговорителя. Под ногами у нее был гравий, но сквозь него росли трава и одуванчики. Пожалуй, в «Холидей Твинс» было не слишком много посетителей, начиная с середины июля. Неудачное лето для того, чтобы делать деньги на развлечениях.
– Почему я здесь? – прошептала она.
Это был просто разговор с самой собой – она не ожидала никакого ответа. Поэтому, когда ответ прозвучал, ужас сжал ей горло.
–
–
–
Надин медленно отняла руки от ушей.
Но она не сошла с ума и прекрасно знала об этом.
Все это было гораздо хуже, чем сумасшествие.
Словно в подтверждение этого громкоговорители вновь загрохотали суровым, но вместе с тем почти жеманным голосом – голосом директора школы, который по школьному радио упрекает своих учеников за какую-нибудь проделку.
–
– Они знают, – отозвалась она, как попугай. Она не была уверена в том, кто такие они и что они
