нетвердо стоящего на морально-эстетических позициях В. Розанова о том, что 'Россию убила литература. Из слагающих 'разрушителей' России ни одного нет не литературного происхождения'. А сколько раз цитировался 'патриотами' проведший военные годы в сытом обозе гитлеровских войск И. Солоневич: 'Наша (Sic!) великая русская литература за немногими исключениями - спровоцировала нас (?!) на революцию'. Кажется, более искренен Фазиль Искандер, никогда не скрывавший своей неприязни к русским: 'Россия потеряла сюжет своего существования, и потому я не знаю, о чем писать'10 и сочинил повесть 'Поэт' в своем духе - нечто омерзительно-похабное и антирусское... Ну да шут с ним!

Откроем квазипатриотическую газету 'День литературы'. Оставив в стороне ее путаные критерии, туманные разглагольствования обо всем и ни о чем и двусмысленные откровения по отношению к настоящей духовной культуре народа. Посмотрим, как она освещает роль литературы в истории страны. Уже в первом номере (1998 г.) газета продекларировала свое отношение к ней в статье некоего Геннадия Шиманова ('Письмо к русской учительнице'), взявшего на себя труд не более и не менее как 'расчистки авгиевых конюшен русского сознания'. 'Разве русская литература не учит нас 'разумному, доброму, вечному'? - грамотно восклицает он и отвечает: - Я думаю, что не учит. Она не учит нас ничему, кроме любви к самой себе...' Хорошо, что Фазиль Искандер не читает подобных патриотических изданий, не то вырвал бы волосы на голове из зависти к столь откровенному цинизму мудреца из 'Дня литературы'. 'В нашей культуре практически полностью (?!) исчезла национальная идеология... У нас национальные идеи и национальные законы были вытеснены из культуры и затоплены в ней всякого рода художествами (?!). Наша 'великая русская литература', - вовсю потешается Шиманов, заключая в кавычки 'великая русская литература', - послепетровского времени как раз и стала раковой опухолью русского народа. Поэтому она получила признание на Западе (...) Наша литература сыграла свою роль в разрушении русского народа'11.

За столь бесцеремонным упразднением отечественной словесности, справедливо замечает краснодарский писатель Петр Ткаченко, просматривается зловещий симптом, восходящий к старой проблеме соотношения цивилизации и культуры, к основному противоречию нашего времени - между духовной природой человека и прогрессом, которое разрешается по самому варварскому варианту. 'Видимо, русская литература потому и оказалась 'виноватой', что она провидела на всю глубину человеческой природы, подчас с пугающей точностью, пути и страны, и народа, и мира сего. Такая литература в нынешней умышленной дебилизации общества, конечно же, ни к чему. Русская литература мешает духовной колонизации народа, а не его процветанию. Ничего удивительного нет, когда этого не понимают политики. Но страшно становится, когда с ними заодно становятся и 'писатели'... А потому остается уповать разве что на общий закон бытия: 'Веселие беззаконных кратковременно, а радость лицемера мгновенна' (Книга Иова, 20,5)12.

Разумеется, во всем этом огромную роль играет временной фактор. Подобные явления характерны для наших дней. Именно в такое время, по словам Томаса Манна, 'пышным цветом 'цветут' всякие тайные знания, полузнания и шарлатанство, мракобесие сект и бульварно-пошлые верования, грубое надувательство, суеверие и идиллическое пустословие', объявляемое иными людьми истиной в последней инстанции. Воистину 'уму людей дарована способность воображать чего на свете нет' (Шекспир).

* * *

В нынешних условиях художественная интеллигенция проходит новое испытание на социально- нравственную зрелость, от которой зависит ее будущее - с народом она или против. Третьего не дано. Но кончился ли период колебаний, полупризнаний, метаний с одной стороны в другую? Хотя немногие остались верны идеи деидеологизации искусства, его независимости от общества, которое по своей природе может существовать только в определенном политическом пространстве. Не случайно вся деятельность человека - сознает он это или нет - тесно переплетена с социальными процессами, полными глубоких противоречий и нередко антагонистических тенденций. Опыт двадцатого века подтвердил вывод о непримиримости борьбы двух идеологий. '...Вопрос стоит только так - буржуазная или социалистическая идеология. Середины тут нет... Поэтому всякое умаление социалистической идеологии, всякое отстранение от нее означает тем самым усиление идеологии буржуазной'. И дальше: 'Мы должны неустанно бороться против всякой буржуазной идеологии, в какие бы модные и блестящие мундиры она ни рядилась13. Речь идет о двух общественных укладах, о качестве социальной справедливости, и нечего тут мудрить. Социалистический выбор выстрадан человечеством в процессе тяжелой борьбы за существование, а равно и мучительными поисками выдающихся мыслителей всех времен и народов. В нем воплощена мечта об обществе, в котором упразднен социальный гнет, эксплуатация человека человеком и рабская зависимость от сильных мира сего.

В последние годы все отчетливее начинают проступать ростки новой литературы, нового художественного мировоззрения и уже слышны крепнущие молодые голоса. Вместе с тем произошли известные сдвиги в творчестве таких писателей, как Л. Леонов, А. Иванов, П. Проскурин, Н. Тряпкин, С. Воронин и других. Прожив долгую творческую жизнь и отдав дань требованиям и условным нормам своего времени, они в девяностые более глубоко и взвешенно оценивали события прошлых десятилетий.

Тут вспоминается полный горечи и тоски монолог довольно известного современного писателя. Познакомились мы в конце восьмидесятых. Его звезда уже клонилась к закату, хотя имя по-прежнему не сходило со страниц газет и журналов: то рассказ, то статья, то речь или отрывок из нового романа, а там, гляди, и целый роман, с небольшими перерывами печатающийся в нескольких изданиях... Но проницательный читатель безошибочно уловил в его поздних вещах отсутствие широты взгляда и замедленную реакцию на события изменяющейся жизни. Он терял остроту ощущения новизны. Чувствовал ли он это, понимал ли? В последнее время - да, если судить по некоторым оценкам своего творчества. Будучи человеком переломного времени (война, хрущевская сумятица, развал державы, губительные для России перевороты), он отличался расплывчатостью художественного мировоззрения, а порою непоследовательностью в оценке происходящих событий. Но он умел скрывать свои недостатки, свои горести и неудачи. Многие считают его человеком действия, подчиняющимся разуму и воле, неспособным, однако, к сильным внутренним переживаниям и глубоким размышлениям. Это не совсем так. Неудовлетворенность и беспокойство - его постоянные спутники. Ему присуща острая наблюдательность и тонкость суждений, несколько подкрашенных иронией... В тот вечер он казался каким-то отстраненным и грустным, что случалось с ним чрезвычайно редко. Говорил медленно и тихо. Это было похоже на исповедь.

- Все чаще просыпаюсь среди ночи и долго лежу с открытыми глазами, перебирая в памяти прошлое... Время и жизнь моя незаметно ушли. Протекли, как песок сквозь пальцы... Дай Бог, сохранить хотя бы оттенок постоянства... А как начиналось? Все складывалось удачно, даже очень удачно: уцелел на войне, быстро завоевал признание как писатель, редактировал журнал и газету, секретарь Союза писателей СССР... Рано был замечен и обласкан высоким вниманием! О, в жизни писателя много значит высокое внимание... Отсюда проистекало все остальное: награды, премии, многократные издания и прочий почет, словом, я благоденствовал... парил в благоухающих облаках успеха. Легко и бездумно смотрел на мир, на людей, даже на свое призвание. Действительность казалась мне прекрасной и удивительной.

Он долго молчал, глядя в вечернюю пустоту открытого окна.

- А было ли природное дарование?.. Бог не обидел! Некоторые вещи зрелого периода, надеюсь, не посрамили отечественную словесность. Но я слишком рано поддался соблазнам сытой жизни, усыпляющему шелесту денежных купюр, хмельному чувству славы. Стыдно признаться, стал заносчив, увлекся пустыми забавами, перестал трудиться, как прежде... И мой талант начал мельчать, пошел на убыль, короче - я утратил способность переживать события жизни и притупилось мое ощущение реальных процессов, полных противоречий и человеческих страстей. Да... предал я искусство... Непростительно запоздалое прозрение для писателя, не правда ли?.. У меня хотя на это признание хватило мужества... Одно утешение: я никогда не скрывал и не менял - в зависимости от колебаний политического барометра (мне всегда был ненавистен сервилизм) - своих убеждений, и не покупал популярность ценой предательства высоких идеалов, подобно иным ныне преуспевающим сочинителям. Я всегда презирал и презираю нашу заносчивую творческую интеллигенцию за ее невежество, эготизм и предательство общенациональных интересов... И все же не хочется думать, что смутное время девяностых - это апофеоз безмыслия и моральная деградация общества. Увы, слишком многие служители пера, простите, братья по цеху, так или иначе причастны к тому, что происходит с Россией. Очень многие. И я в том числе, со своим страхом перед неизбежностью и нынешней растерянностью, если смотреть в глаза Правде... Знаете, что больше всего меня беспокоит? Молодежь - наша смена. Мы, старики, слишком заняты собой, чтобы заботиться об идущих вслед за нами. Смотрите,