Но поделать уже ничего нельзя. Удар от пули оказывается куда эффективнее детона­тора. Через сотую долю секунды, когда теку­щее по венам мальчика взрывчатое вещество воспламеняется, Блэйн и охранник превра­щаются в пыль.

Маи слышит взрыв. Стены кладовой, в ко­торой она прячется, качаются так, словно на­чалось землетрясение. Она уже ни о чем не ду­мает. Думать уже поздно. Она смотрит на дето­наторы, приклеенные к ладоням. Это вам за Винсента. За родителей, подписавших разре­шение на разборку. За весь мир, в котором она ничего, кроме зла, не видела.

Она хлопает в ладоши.

Ничего.

Второй раз.

Ничего.

Третий раз.

Маи превращается в столб ярчайшего пла­мени.

В ту же секунду, когда Риса замечает стояще­го на красной ковровой дорожке Льва, в пра­вом крыле Лавки происходит взрыв.

Обернувшись, она видит, как правое крыло обрушивается.

— Бежим отсюда! — кричит Долтон, но не ус­певает сделать ни шагу, потому что в ту же се­кунду прямо под ними происходит второй взрыв, от которого крышки вентиляционных шахт взлетают в небо, как ракеты. Крыша под ногами трескается, словно тонкий лед, и начи­нает осыпаться. Вместе с остальными Риса проваливается в заполненную дымом бездну, в последний момент продолжая думать о Конноре и о том, что оркестр так и не доиграл гимн в его честь.

Лев стоит внизу, не обращая внимания на секущий его дождь из осколков стекла. Он ви­дел, как провалились внутрь музыканты, когда обрушилась крыша. В его груди зарождается звериный, нечеловеческий вой, свидетельству­ющий о том, какую адскую боль он испытывает. Он не смог бы описать ее словами, таких слов в языке просто не существует. Но поделать уже ничего нельзя, остается лишь довершить заду­манное. Стоя возле разрушенного здания, он вынимает из кармана носок и, развернув его, достает детонаторы.

Оторвав защитную пленку, Лев приклеива­ет плоские нашлепки к ладоням обеих рук. Они похожи на стигматы — следы от гвоздей на ру­ках Иисуса Христа. Продолжая выть, он вы­ставляет руки вперед, радуясь возможности из­бавиться от невыносимой боли, пожирающей душу. Смотрит на ладони. Смотрит, смотрит и не находит в себе сил сомкнуть их.

Он хочет это сделать. Он должен хлопнуть в ладоши. Но не может.

Пусть кто-нибудь прогонит этот кошмар. Боже, как бы он хотел очнуться и понять, что все увиденное лишь страшный сон.

Как ни заставлял себя Лев подчинитсья тре­бованию рассудка, покончить со всем немед­ленно и сразу, другая часть его натуры, превос­ходящая разум по силе, не позволяет ему хлоп­нуть в ладоши. Вот так: потерпев неудачу, он тут же терпит новую, стараясь преодолеть по­следствия первой.

О Господи, что же я делаю? Что я натворил? Как здесь оказался?

Толпа, отхлынувшая от здания после взры­вов, понемногу возвращается назад. Никто не обращает внимания на Льва, ребята смотрят на что-то другое.

— Смотрите! — кричит какой-то парень. — Вы только посмотрите!

Лев оборачивается на крик, стараясь по­нять, куда указывает парень. Из проема, в кото­ром еще несколько минут назад стояли стек­лянные двери, пошатываясь, выходит Коннор. Его лицо изрезано осколками и представляет собой сплошное кровавое месиво. Глаза нет. Искалеченная правая рука свисает, как плеть. Но он жив!

— Коннор взорвал Лавку мясника! — изумленно кричит кто-то. — Он взорвал ее и спас всех нас!

Неожиданно перед толпой появляется охранник.

— Всем немедленно разойтись по корпусам. Я сказал, всем! Быстро!

Никто не шевелится.

— Вы меня не слышали?

Один из парней, размахнувшись, наносит ему сильнейший удар в лицо. Охранник отлета­ет в сторону, развернувшись чуть ли не на сто восемьдесят градусов. Чудом устояв на ногах, он достает пистолет и стреляет обидчику в ру­ку пулей с транквилизирующим веществом. Па­рень падает как подкошенный и отправляется в страну снов, но на помощь ему приходят дру­гие. Спустя секунду охранника обезоруживают и отправляют вслед за парнем при помощи его же собственного пистолета. Точно так, как ког­да-то сделал Коннор.

Слух о том, что Беглец из Акрона взорвал Лавку мясника, облетает весь лагерь за считан­ные секунды, пронзая душу каждого обречен­ного, как разряд электричества. Повсюду воз­никают очаги неповиновения, быстро пере­растающие во всеобщий бунт. Каждый «трудный» становится диким зверем. Охран­ники пытаются отстреливаться, но ребят слишком много, а патронов мало. На месте каждого парня, получившего пулю, оказыва­ются двое или трое здоровых и крепких подро­стков, готовых к бою. Сопротивление охраны быстро сходит на нет, и толпа бросается на штурм ворот.

Коннор не понимает, что происходит. Он помнит, как вошел в здание в сопровождении охранников, а потом что-то случилось. А те­перь он уже не в здании. И с лицом что-то не то. Больно. Очень больно. И рука не двигается. Ноги какие-то ватные. Легкие болят на вдохе. Он кашляет, и боль усиливается.

Ему кое-как удается спуститься на две ступе­ни. Повсюду ребята. Много ребят. Его товари­щи по лагерю. Да, он же в лагере, все верно. Но что именно происходит, понять никак не удает­ся. Все бегают. Бьют кого-то. Неожиданно ноги подкашиваются, и Коннор падает на землю. Ле­жит и смотрит на небо.

Хочется спать. Он понимает, что это непод­ходящее место, но желание уснуть непреодоли­мо. На лице что-то мокрое. Липкое на ощупь. Это кровь, что ли, из носа идет? Неожиданно над ним появляется и зависает ангел, весь в бе­лом.

— Не двигайся, — говорит он.

Коннор узнает его по голосу.

— А, Лев, привет. Как дела?..

— Тсс.

— Рука болит, — жалуется Коннор, с трудом про­износя слова. — Ты меня снова укусил, что ли?

В этот момент Лев делает нечто странное. Он снимает с себя рубашку и рвет ее пополам. Первую половину он прикладывает к лицу Кон­нора. От этого становится еще больнее. Кон­нор не выдерживает и начинает стонать. Вто­рую часть рубашки Лев скручивает жгутом и об­вязывает вокруг плеча Коннора. Затягивает узел. Больно.

— Эй... что...

— Молчи, тебе нельзя говорить. Лежи спо­койно.

Его окружают какие-то неясные фигуры. Ни одного знакомого лица. Один из ребят опу­скается на колени рядом со Львом. Увидев, что у него в руке, Лев молча кивает.

— Будет немного больно, — говорит парень, показывая пистолет, отнятый у кого-то из охранников. — Но, мне кажется, без этого не обойтись.

Он неловко целится, то и дело меняя поло­жение ствола, выискивая на теле Коннора под­ходящую точку для стрельбы, и наконец оста­навливается на бедре.

Коннор слышит выстрел, бедро пронзает боль, зрение начинает мутиться, и он погружа­ется во тьму. В последний момент он видит, как Лев, без рубашки, бежит к зданию, объятому клубами черного дыма.

— Странно, — только и успевает сказать Кон­нор, прежде чем его душа отлетает туда, где ни­что не имеет значения.