подумают, что стали свидетелями обычной утренней суматохи, и не будут вдаваться в подробности.

Лев, видимо, решил, что «вести себя естественно» — значит держаться прямо, как палка, и идти вперед, выпучив глаза и не разбирая доро­ги, как испуганный солдат по минному полю. Выглядит он подозрительно.

— Ты не можешь побыстрее? — кричит ему Коннор. — Если я опять опоздаю, меня выгонят из школы!

Полицейские уже проехали мимо них, а ав­тобус как раз приближается к остановке. Кон­нор, Риса и Лев бегут через улицу к автобусу, следуя придуманному на ходу плану на случай, если полицейские продолжают наблюдать за ними в зеркало заднего вида. Остается только надеяться, что им не придет в голову развер­нуться и отчитать ребят за то, что перебегают дорогу в неположенном месте.

— Мы что, действительно сядем в автобус? — спрашивает Лев.

— Нет, конечно, — отвечает Риса.

Коннор наконец решается посмотреть на полицейских. Мигает сигнал поворота, маши­на вот-вот исчезнет за углом, и беглецы будут в безопасности... Но в этот момент школьный ав­тобус останавливается, водитель открывает дверь и включает красный проблесковый мая­чок. Тот, кому хоть раз приходилось ездить в школьном автобусе, прекрасно знает, что мига­ющий сигнал красного цвета означает, что все водители, находящиеся в это время на дороге, должны остановиться и пропустить машину с детьми.

Дисциплинированные полицейские тоже останавливаются, не доехав до перекрестка все­го пару десятков метров. Значит, они так и будут стоять там, пока не уедет школьный автобус.

— Вот черт, — вполголоса произносит Коннор. — Теперь точно придется в него садиться.

Ребята уже практически дошли до останов­ки, когда звук, на который они раньше не обра­щай внимания, неожиданно усиливается и за­ставляет Коннора остановиться.

На крыльце дома, возле которого они сто­ят, лежит небольшой сверток. Завернутый в одеяла ребенок кричит и пытается перевер­нуться.

Коннор сразу понимает, в чем дело. Он уже видел ребенка на крыльце собственного дома, н даже не один раз. И хоть это совсем другой ребенок, Коннор останавливается как вкопан­ный.

— Билли, пошли, на автобус опоздаешь!

— Что?

Кричит Риса. Они со Львом стоят в не­скольких метрах впереди и смотрят на него.

— Билли, пошли, не будь идиотом, — повторя­ет Риса сквозь крепко сжатые зубы.

Дети уже садятся в автобус. Красный про­блесковый маячок продолжает мигать, и поли­цейская машина не двигается с места.

Коннор пытается заставить себя уйти, но не может. Дело в ребенке. Он плачет. Это дру­гой ребенок, твердит Коннор сам себе. Не будь дураком. Только не сейчас.

— Коннор, — зовет его Риса свистящим шепо­том, — что с тобой?

Дверь дома распахивается, и на крыльцо выходит толстый мальчик, по виду ученик на­чальной школы — лет шести, максимум семи. Он смотрит на ребенка, выпучив глаза.

— О нет! — восклицает мальчик, разворачива­ется и кричит в дверь: — Мам! Нам опять под­бросили ребенка!

У большинства людей есть две модели пове­дения в критических ситуациях: бросаться в бой или бежать. У Коннора всегда было три: бросаться в бой, бежать или достойно сдаться. Порой случалось так, что в голове у него проис­ходило короткое замыкание, и он избирал тре­тью модель поведения, самую опасную. Именно в таком состоянии он побежал назад, к машине, у которой стоял Лев, чтобы спасти мальчика, несмотря на то что полицейские были уже совсем рядом. И вот Коннор снова чувствует признаки умопомрачения — мозги как будто закипа­ют. «Нам опять подбросили ребенка», — сказал толстяк. Почему он сказал «опять»?

Не надо, не делай этого, старается убедить себя Коннор. Это же не тот ребенок! Но где-то в глубине подсознания крепко засело убежде­ние, что ребенок все-таки тот же самый.

Наплевав на инстинкт самосохранения, Коннор бросается к крыльцу. Он так быстро подбегает к двери, что толстый мальчик резко оборачивается и с ужасом смотрит на него. По­пятившись, он натыкается на выходящую из дома мать. Та тоже смотрит сначала на Коннора, а потом уже вниз, на плачущего ребенка, но не нагибается, чтобы взять его.

— Кто ты такой? — спрашивает она. Толстый мальчик спрятался за ней и выглядывает из-за ноги, как медвежонок гризли. — Это ты его сю­да положил? Отвечай!

— Нет... Нет, это...

— Не ври!

Коннор и сам не понимает, чего он хотел добиться, бросившись к дому. Несколько се­кунд назад он не имел никакого отношения к происходящему на крыльце. Но теперь, похо­же, это уже его проблема.

Позади Коннора дети продолжают садить­ся в автобус. Полицейские продолжают стоять у перекрестка, ожидая, когда он отъедет. Воз­можно, бросившись к крыльцу, Коннор сам подписал себе смертный приговор.

— Это не он положил, а я, — говорит кто-то по­зади Коннора. Он оборачивается и видит Рису. Она свирепо смотрит на женщину. Та перестает поедать своими маленькими злыми глазками Коннора и переводит взгляд на девушку.

— Мы застукали тебя на месте, милочка, — го­ворит женщина Рисе. Слово «милочка» в ее ус­тах звучит как ругательство. — По закону ты имеешь право подкинуть ребенка, но только если тебя не поймали. Так что забирай его и то­пай отсюда, пока я не позвала полицейских.

Коннор мучительно старается заставить ра­ботать залипшие мозги.

— Но... Но...

— Заткнись, а? — говорит Риса голосом, бук­вально сочащимся ядом.

Стоящая на крыльце женщина улыбается, но не от радости.

— Что, папочка все испортил? Не побежал, вернулся? — спрашивает она, презрительно гля­дя на Коннора. — Запомни, милочка, первое правило материнства: от мужчин одно только зло. Выучи это назубок, и жить станет легче.

Ребенок, лежащий на крыльце, продолжа­ет плакать. Все как в игре «укради сало», когда никто не хочет оказаться в роли вора. В конце концов Риса нагибается, берет лежащего на коврике ребенка и прижимает к себе. Он про­должает плакать, но уже не так горько, как раньше.

Теперь проваливайте отсюда, — напутствует их женщина, — или будете объясняться вон с теми полицейскими.

Коннор оборачивается и обнаруживает, что патрульную машину практически не видно за школьным автобусом. Лев стоит в дверях, поджидая их. На лице мальчика написано отча­яние. Водитель раздраженно кричит ему:

— Давай залезай, я больше ждать не могу!

Коннор и Риса отворачиваются от стоящей на крыльце женщины и бегут к автобусу.

— Риса, я...

— Заткнись, — отвечает она, — я ничего не хо­чу слышать.

Коннор чувствует себя хуже, чем в тот день, когда узнал, что родители подписали разреше­ние на разборку. Но тогда, по крайней мере, по­мимо ужаса, он испытывал гнев, и это чувство помогло ему продержаться. Теперь же злиться не на кого, разве что только на самого себя. Он чувствует себя совершенно беспомощным. Вся его уверенность в себе лопнула, как мыльный пузырь. Они — трое федеральных преступни­ков, бегущих от расправы. А теперь, благодаря его идиотскому умопомрачению, у них на руках еще и ребенок.

Девушка никак не может понять, что нашло на Коннора. Пока ей ясно только одно: он не только склонен принимать необдуманные ре­шения, но еще и любит играть с огнем.